Я неохотно улыбнулся в ответ. Мне хотелось, чтобы Бажан перешел, наконец, уже к делу.

– В общем, меня просили тебе передать, что просьба твоя невыполнима в текущей ситуации, – сказал он, не глядя мне в глаза. – Запасов в городе мало, и одни Мученики знают, когда мы сможем их пополнить. Сейчас сезон штормов, корабли лишний раз не выходят. А те, что выходят – не спешат возвращаться. Весной же... не знаю я, что будет весной. Не знаю, не знаю... не знаю!

Изборожденное морщинами лицо Бажана смялось, словно скомканный лист бумаги. Он потер лоб пальцами и покачал головой.

– Попросил бы ты у Ордена получше, – произнес он уже тише. – У них должно быть, под ними деревень много. К тому же, ты ведь ихний вассал, а не Крюстерский.

– Я пробовал, – ответил я тихо. – На Орден где сядешь, там и слезешь. Не зря в народе говорят: проси у мертвого монаха – у живого не допросишься. В Ордене, конечно, не настоящие монахи, но в этом отношении – вполне натуральные.

Это была правда: в Брукмере я провел три недели, мотаясь между орденским подворьем, ратушей и дворцом. Степа все время разводил руками с виноватым видом, давая понять, что он в Ордене человек маленький и ничего не решает. Я на него не обижался: хорошо знал, что он бы обязательно помог, если б мог.

В общем, пришлось не солоно хлебавши ехать в Крюстер, считая по дороге, на сколько дней еще хватит еды в крепости. Выходило паршиво: даже с учетом того, что часть ртов уехала вместе с нами, и при том, что Матвей наверняка уже резко ограничил пайку, голод в крепости грозил начаться уже на следующей неделе. А до весны еще полтора месяца. Да и весна сама по себе никого не спасет – урожая еще нужно дождаться.

– В общем, их последнее слово – три подводы с овсом, две с рожью, –проговорил Бажан. – Я еще могу от своих щедрот накинуть бочонков десять соленой рыбы. И пива, пожалуй, бочонков пять. Больше никак – мне тут солдат кормить надо. Не приведи Мученики, бунт случится. Веришь ли, нет ли, но я чуть не каждую ночь в холодном поту – снится, что алебардщики дом окружили и сейчас меня вешать будут.

– До весны этого не хватит, – я покачал головой. – К весне будет голод.

– Нам бы еще дожить всем до весны, – вздохнул Бажан. – А то думаем, что есть будем, а может быть, к тому времени есть будет некому.

Несколько секунд мы молчали.

– Ты слышал что-нибудь о том, что сейчас в Кирхайме? – спросил он. – Держится еще город или нет?

– По последним сведениям, совсем недавно еще держался, – ответил я, вспоминая рассказы Макса.

– Дайте-то им там Мученики сил, – Бажан покачал головой. – Знаешь, я раньше-то такой себе верующий был, иной раз в храм-то годами не захаживал. А сейчас каждую ночь перед сном молиться стал – честное слово. Такие времена, что без веры – только в разве что в море кинуться. Особенно часто к Луциану обращаюсь. Кто, если не он, пошлет нам избавление?

Я вздрогнул и отвел глаза. Мне совершенно не хотелось говорить старику, что со столь почитаемым им Луцианом я лично беседовал не далее, как пару недель назад. И что возлагать надежды на его заступничество – весьма опрометчиво. Не знаю, как остальные Мученики, а этот нам точно помочь не в силах. Не говоря уже о том, что именно он – пусть и косвенно – виновен в происходящем.

– Я так понимаю, что на военную помощь Крюстера мы рассчитывать тоже не сможем? – уточнил я.

– И-и, какое там! – Бажан даже рукой махнул. – Об этом лучше и не заикайся. Войска за стены выйти боятся. Если объявить им. Что они идут на север помогать хоть егерям, хоть кому – просто поднимется бунт, и все.