Путешествие через страну Олмера заняло ещё три полных дня, и у хоббита в конце концов зарябило в глазах от разнообразия стёкшихся сюда племён и народов. Здесь ему встретились и сумрачные ангмарцы – эти лютее всех зыркали на гномов и хоббита, и только присутствие стражи спасло друзей от драки; и низкие, коренастые, бородатые, смахивающие на гномов истерлинги‑пахари; и сходные с ними телосложением, но не носившие бород их сородичи‑кочевники; и попадались ещё поселения хазгов, и ещё каких‑то неведомых народов, названия которых он не знал; и всё это смешивалось, варилось, превращаясь во что‑то неразличимо‑слитное; и надо всем властвовала здесь воля Вождя. Соединение получалось странное. Хоббит видел и шумное, весёлое многолюдство, с песнями, с не похожими друг на друга танцами и обрядами – и мрачные, опустевшие улицы, и молодых мужчин, ожесточённо рубящихся на вытоптанных околицах деревянными мечами и ворочающих похожими на оглобли тупыми и тяжёлыми копьями. Но имя «Эарнил» звучало повсюду. Оно доносилось из‑за неплотно прикрытых ставен; оно вплеталось в непонятные песни; оно было последним словом, замиравшим на устах разговаривающих в трактире, когда гномы и Фолко в сопровождении стражников входили туда; и над всем этим людским муравейником совершалась какая‑то трудноразличимая, но чётко налаженная работа. Чья‑то воля ставила многочисленные кузни, где день и ночь стучали молоты; она управляла тянущимися по дорогам обозами с хлебом; повинуясь ей, шли, поднимая пыль, пешие и конные отряды – котёл кипел, над ним поднимался обжигающий пар, уже начинающий распирать туго вставленную крышку…

– Вот ты говорил – мирная‑мирная страна, – ворчал Малыш, – а вот чуланы с решётками и железными засовами у них в каждой деревне имеются, кто бы в ней ни жил…

На третий день, когда они ехали мимо невысоких холмов, Малыш вдруг насторожился и потянул носом воздух.

– Здесь где‑то поблизости кузни тангаров, – заявил он, – или я ничего не понимаю в углежогстве.

– Да‑да, пожалуй, – мрачнея, согласился с ним Торин. – Скоро и тут появится стоящая броня.

Однако к вечеру третьего дня их путешествие закончилось. Подспудно хоббит ожидал увидеть что‑то вроде Мордорского замка или хотя бы Исенгарда – крепость, сильную, внушающую страх и олицетворяющую мощь её повелителей, – а вместо этого его взору предстал городок, обнесённый, правда, частоколом, но срубленным явно на скорую руку, более для вида, чем для действительной защиты; скопище разномастных домов, теснившихся на речном косогоре, тянущиеся до дальних лесов на горизонте поля, хутора среди пажитей; кузни, склады, амбары, сенники, сараи, тока; паутина разбегающихся в разные стороны дорог – и постоянное, но не суетливое движение по ним. Шли группами и в одиночку, проезжали тяжело гружённые обозы, на рысях спешили куда‑то конные отряды, торопились гонцы, ведущие за собой одного, а то и двух заводных коней… Звучала разноязыкая речь; и Фолко с большим трудом уловил в случайно подслушанных обрывках чужих разговоров знакомые слова всеобщего языка, странным образом переиначенные; встречающиеся люди из разных племён говорили между собой на причудливо изменённом западном наречии; понять их сразу было невозможно.

В нешироких деревянных воротах, к удивлению хоббита, не оказалось стражи. Они въехали внутрь; потянулись улицы, застроенные возведёнными на скорую руку бревенчатыми домами. Люди с интересом косились на молчаливый отряд, однако никто не посмел окликнуть их, обратиться с вопросом.