До площади офицер добрался вовремя и без приключений. Полиции перед входом в тоннель было не меньше, чем везде, но любовь туристов к экзотике и здесь сыграла на руку разведчику. Спрятавшись за спинами восторженных отдыхающих, Вакидзаси преспокойно «ушел на дно» и неторопливо двинулся к заветной цели. Все-таки толпа – это мощная маскировка. Пожалуй, даже лучше густого леса.

– Конитива, господин, желаете заказать портрет? Лазерный карандаш, настоящий уголь, тушь? Недорого, всего-то десять юаней!

Вакидзаси настороженно взглянул на повисшего на рукаве художника. То, что хань признал в туристе японца, было неудивительно, это для европейцев все желтые на одно лицо. Настойчивость рисовальщика тоже не вызывала особой тревоги – конкуренция в «тоннеле искусств» была жесткой; кто смелее, тот и заработал. И одет вольный художник был соответствующе: в какой-то безразмерный балахон и нелепый берет. Смутило офицера кое-что другое. Человек странно щурился и часто моргал, будто ему в глаза светили прожектора. И это в сумрачном подводном тоннеле! Слепой художник? Что за бред?! Разведчик быстро оглянулся. Полиции поблизости не наблюдалось, значит, художник не был стукачом и не пытался «навести» ищеек на подозрительного туриста. Это хорошо. Но что же тогда вызвало беспокойство? Вакидзаси притормозил, сбившись с шага от внезапной странной мысли. Чтобы убедиться, что все-таки не бредит, он снова бросил взгляд по сторонам. Да, так все и было: больше половины рисовальщиков и примерно столько же «актеров» всевозможных жанров вели себя практически так же, как этот прилипчивый художник. Не в том смысле, что цепляли за рукава туристов, а подслеповато щурились и как-то странно двигались, будто бы сдерживая крупную дрожь в руках и ногах.

«Лихорадка у всех, что ли? – Вакидзаси, с трудом высвободил рукав из цепких пальцев художника. – Или они на наркотиках? В общем-то, логично, у творческих натур с этим делом вечно проблемы».

– Юани выведены из обращения двенадцать лет назад. – Вакидзаси покачал головой. – Не надо, спасибо.

– Федеральные евро тоже сгодятся, – не унимался рисовальщик. – Пять евро! Маслом! Я владею уникальной техникой мазка.

– А не темновато здесь для рисования? – бросил офицер, продолжая путь.

– Не волнуйтесь, господин, я все отлично вижу!

– Мой тебе совет, – офицер притормозил, обернулся и сунул рисовальщику пластиковую банкноту в пять евро, – выберись на воздух, дружище, подыши.

– Спасибо, господин. – Художник понял, что сеанс не состоится, и, хотя получил гонорар «за старания», заметно сник. – Так и сделаю. Только ночью. Позвольте тоже дать вам совет: не ходите туда, вам не позволят ничего увидеть.

– Не понял. – Вакидзаси резко остановился, сдал назад и теперь уже сам крепко ухватил художника за руку. – Что ты сказал?

– Вы идете к ШНЦ, чтобы проверить, насколько он изменился, – негромко сказал рисовальщик. – Не ходите. В лучшем случае, вас сгноят в его подвалах.

– Изменился? – Офицер подтолкнул художника к его рабочему месту. – Идем, идем.

– Уголь, карандаш?

– Пейзаж. По памяти. Каким был ШНЦ… когда?

– Два года назад.

– Отлично. Каким он был два года назад. И второй пейзаж – каков он сейчас. Только без виртуальных прикрас.

– Обижаете. – Художник поморщился. – Ненавижу виртуальность. В Шанхае это синоним вранья. Бессовестного и неприкрытого. Отражение города в виртуальности – сплошная ложь! Я творец, а не лгун. Только… за такие «пейзажи» меня могут убить.

– Никто не узнает.

– А вы пообещаете не ходить к ШНЦ? Если вас схватят охранники, вычислить, кто рисовал для вас картинки, им будет нетрудно.