– Прокляну артритом! Перо держать в руках не сможешь.

– Тогда лицензии лишится весь замок Нортон, потому что писать жалобу будет поверенный Уильяма.

– Ага! Так ты еще и справки обо мне навел? – прошипела я, понимая, что предприимчивый подлец припер меня к стенке.

Он вообще понимал, что грозил черной ведьме? Птичье проклятье мелкое, но зловредное. Ведь потом из дома без зонтика не выйдет, будет ощущать себя статуей основателя Сельгроса, той самой, что украшала площадь перед зданием Ратуши. Ну, как украшала…

По весне городской совет решил, что отмывать изваяние накладно, и выписал из магистериума белого мага, чтобы на статую наложить заклятье чистоты. Идти к черной ведьме за помощью местной пастве показалось попранием приличий и принципа соседской ненависти, а проще говоря, денег пожалели. Но все знают, что скупой мэр платит дважды. Мошенник из столицы взял золотые, только голубей не прогнал, а отогнал… на мэрский двор, стоявший на линии миграции обнаглевших птиц. Через неделю глава Сельгроса заплатил в три раза дороже единственной в городе черной ведьме, в смысле мне, лишь бы крылатая свора вернулась на прежнее место обитания и перестала изгаживать трехэтажный особняк. Основатель города, в отличие от мэра, все-таки был мраморным и плевать хотел, что на его «чердаке» гнездятся голуби.

– Я за полтора года только один раз лавку закрывала! Да и то на половину рабочего дня, когда тебя из жабы в человека превращала, – проворчала я, пытаясь свыкнуться с мыслью о потерянной выручке, и смерила пятнистого шантажиста недовольным взглядом. – Хотя чего-то я явно не учла, когда тебя расколдовывала…

Путь до Кросфильда, поместья Брентов, занимал почти половину светового дня, и уже на рассвете наемный экипаж с дремлющим Картером утопал в густом тумане возле моей лавки. Со странным чувством я повесила на дверь табличку «Закрыто» и наложила на порожек проклятье неуклюжести. Не то чтобы мне думалось, будто какой-то чокнутый пожелает ограбить логово черной ведьмы, но все равно на окна добавила заклятье слепоты. Перед мысленным взором всплывала сцена, как ослепленный, подвернувший ногу вор, услышав надрывное карканье механической кукушки, налетал на стеллаж с зельями, сотни бутылочек осыпались на дощатый пол, и настроение сразу ухудшалось. Насколько вообще может ухудшиться настроение у взбешенной черной ведьмы, шантажом выманенной из логова.

Когда нагруженная круглым аквариумом с Дороти и дорожным саквояжем я забралась в экипаж, Картер приоткрыл один глаз и буркнул:

– Дороти предпочитает одеваться в светлое.

– Прокляну, – сухо отозвалась я и расправила на коленях черную юбку. Никогда в жизни, даже в раннем детстве, не носила ничего светлого, клетчатого, полосатого или, того хуже, в цветочек, и изменять принципу не собиралась даже ради магической лицензии.

– И она все время улыбалась.

– Проклятьем икоты, – уточнила я, что именно грозило неудачливому жениху.

– А что это за проклятье? – вдруг заинтересовался он.

– Это когда ты станешь икать на каждую пошлую мыслишку.

– Ик! – немедленно отозвался он и с испугом прикрыл рот ладонью. – Ты что, уже?

– Задержи дыхание, – посоветовала я на округлившиеся глаза попутчика. – Обычно я только с обеда начинаю проклинать людей.

Мы помолчали.

– Ик! – вздрогнул бедолага и тишком покосился в мою сторону.

– Кстати, какая может прийти в голову пошлая мыслишка, глядя на черную ведьму с жабой в аквариуме? – изогнула я бровь.

– Да я не… – попытался мычать Картер. – Ик! Да чтоб тебя!

– Ну-ну, – с иронией хмыкнула я, наблюдая за тем, как он, задержав дыхание, начинает багроветь лицом. – Уже можно выдохнуть.