С этим предложением трудно было не согласиться, они выпили, и Марина вспомнила подзабытое немного в последнее время ощущение от бегущей внутри обжигающей жидкости. Это оказалось очень приятно.

В больницу Марина вернулась только после обеда, Хохол не спал, полусидел в постели и смотрел на дверь. Коваль вошла, и его глаза засветились от счастья.

– Киска моя... ты приехала...

Говорить ему было трудно, дыхания не хватало, поэтому Марина покачала головой и попросила:

– Давай без текста, ладно? Даша, как тут дела? – Коваль повернулась в сторону сидящей на стуле у тумбочки домработницы.

– Да есть не хочет совсем, – пожаловалась та, и Хохол глянул на нее недобро. – Ты на меня, Женечка, не зыркай! Я ведь хочу, чтоб Марине Викторовне полегче было, она совсем одна, закрутилась уже, скоро упадет, а ты еще и капризничаешь, как ребенок!

– Все-все! – остановила Марина. – Ты можешь с Юркой домой ехать.

Даша ушла, Севу Коваль отпустила в кафе пообедать, осталась с Женькой вдвоем. Села к нему на постель, погладила по щеке:

– Тебе лучше?

– Мне лучше оттого, что ты со мной.

– Глупый, куда я денусь?

Он поймал ее руку здоровой рукой, поднес к губам и, помолчав, спросил:

– От тебя текилой пахнет... где была?

– У Ветки.

– Ложись ко мне... я так соскучился по тебе, моя киска... – Он накинул на Марину простыню и прижал к себе. Коваль почувствовала, как он весь напрягся, как его рука бродит по ее телу. – Киска... мне тяжело наклоняться... ляг повыше... – Марина приподнялась и осторожно просунула руку ему под шею, прижав к груди его голову. – Господи, родная моя... я с ума сойду...

Она сильнее прижалась к нему, закинув ногу на его бедро, и задремала.

Ближе к вечеру ее вдруг посетила шальная мысль – надоели нарощенные лохмы, захотелось стрижку. Не имея привычки откладывать что-либо, Коваль позвонила в салон и сказала, что приедет к закрытию. Удивленная Олеся, ее бессменная парикмахерша уже в течение нескольких лет, спросила:

– Что-то произошло, Марина Викторовна? Вы ж никогда стрижку не носили?

– А теперь вот хочу! Снимай эти веревки, надоели – жуть!

Олеся возилась с ее головой почти до ночи, снимала нарощенные пряди, потом втирала какие-то маски, составы и еще что-либо, потом красила и стригла, укладывала... Из «Бэлль» Коваль вышла только к одиннадцати часам, имея короткую «рваную» стрижку, сделавшую ее похожей на совсем молодую девчонку, особенно если в темноте и при макияже...

Хохол разорался, когда все это увидел:

– Зачем?! Тебе с длинными было лучше!

– Женя, волосы – не голова, отрастут или нарастим, – успокоила Марина. – Тебе не нравится?

– Нравится-нравится, – усмехнулся он. – Ты какая-то другая стала... и я тебя от этого еще сильнее хочу...

– Куда сильнее-то? – пошутила она, глазами показав на вставшее дыбом одеяло, и Хохол засмеялся, вмиг закашлявшись. – Жень, тебе плохо? – испугалась Марина, но он отрицательно покачал головой.

– Нет, киска, это просто от смеха... Ты домой ехала бы, я и один полежу.

– Ага, сейчас! Один он полежит! Даже не надейся – чтобы тебя тут чужие бабы руками лапали?! – Ну, положим, это она сказала просто для того, чтобы сделать ему приятное, но Женька купился:

– Киска, да кому я нужен? – Но Марина видела, что ему ее слова понравились. «Ей-богу, мужики как дети!»

– Мне ты нужен, понял, мне! И давай спи уже.

Коваль поцеловала его в губы, погладила бритую голову, задержав руку на щеке. Он закрыл глаза, принимая эту маленькую ласку с благодарностью. Хохол всегда говорил о том, что ему ничего не нужно – ни власти, ни денег, – только бы Марина была с ним. Чтобы она хотя бы притворилась, вид сделала, что именно он, Хохол, главный мужчина в ее жизни.