– Мама... мамуя моя...

Женька зашел в свою комнату, чем-то там брякнул, и Егорка, обернувшись на шум, позвал:

– Папа!

– Сейчас, переоденусь только – и возьму тебя, – отозвался Хохол.

– Пойдем, отпустим Наталью Марковну, пока папа занят, – предложила Марина, и сын согласился, но идти по лестнице ногами отказался.

Няня убирала в детской, расставляла по местам игрушки, аккуратной стопочкой складывала книжки на столе, собирала в коробку карандаши. Увидев хозяйку, она оставила свое занятие и попросила:

– Марина Викторовна, можно мне выходной на завтра? Маме стало хуже...

– Конечно, Наталья Марковна. Оставьте уборку, езжайте домой.

Марина в виде исключения разрешила няне жить у себя дома, так как на ее попечении находилась старенькая, парализованная мать.

– Сейчас распоряжусь, вас отвезут – уже поздно.

Вечером ее мужчины смотрели телевизор в гостиной, Егорка уютно устроился у Женьки на коленях и таращил глазенки на экран, наблюдая за мелькающими мультяшными персонажами. Марина села в другое кресло и задумалась, глядя на семейную идиллию. Вот ведь жизнь какая: не женщина в их паре обычно боится за мужчину, а наоборот... Вдруг Женька повернулся к ней и произнес:

– Котенок, я тут подумал... давай ремонт сделаем.

– Что?! – Подобное предложение казалось святотатством – для нее все в этом доме было связано с Малышом, здесь была его атмосфера, его вкусы, и вдруг взять и поменять все?! И кто предложил это – ее любовник, которого она и обратно-то пустила из боязни, что его просто-напросто убьют в городе!

– А что? Ты из дома музей-заповедник сделаешь? – поинтересовался Хохол спокойно.

– Не заикайся больше об этом, – тихо отрезала Коваль, заметив, как внимательно наблюдает за ними Егорка.

Хохол пожал плечами и снова отвернулся к телевизору, но по его плотно сжатым губам Марина поняла, что сердится. Но она не могла и не хотела ничего менять, словно перемены означали бы предательство по отношению к погибшему мужу. Она боялась разрушить ауру этого дома, боялась изменить хоть что-то в мебели, в обстановке. И вместе с тем понимала Женьку – ему хотелось привнести сюда что-то свое, чтобы и его присутствие здесь было чем-то подкреплено, намекало на то, что теперь он хозяин...

Возможно, это была просто очередная бабья дурь, но Марине постоянно казалось, что Егор присутствует здесь. Что он видит ее и сына, как-то воздействует на многое из того, что происходит с ней, несмотря на то, что при жизни не имел такого влияния. Хотя ведь именно благодаря ему, Егору, в Марининой жизни случались вещи, так или иначе ее менявшие. И то, что у нее есть сын...

Спать она ушла поздно, сидела почти до глубокой ночи в каминной, пила чай и думала. Поднявшись в спальню, не обнаружила Хохла – значит, обиделся серьезно и, скорее всего, ушел в маленькую комнатку под лестницей, где обитал при Малыше. «Что за детсад, ей-богу! А что, если...» – вдруг пронзила Марину мысль о том, что строптивый Женька запросто мог ослушаться и уехать в город. Спустившись вниз, она осторожно подошла к неплотно закрытой двери в комнатку Хохла и с облегчением увидела, что там горит свет и сам Хохол что-то тихо насвистывает. Почувствовав, как беспокойство уходит, Коваль развернулась на каблуках домашних туфель и пошла к себе в спальню.

Там, скользнув под прохладный шелк одеяла, она постаралась выбросить из головы все мысли, чтобы нормально выспаться.

Близилась пятница, день свадьбы Ветки и Беса, и накануне подруга позвонила, сообщив, что ждет в гости на девичник. Коваль удивилась: