Передвигаться верхом, в общем-то было бы неплохо, даже здорово, благо, что Терехову это нравилось еще с тех времен, когда он служил срочную на границе. Проблемы возникли у напарника, ибо опыта верховой езды не было и в первый же день его сильно натрясло на гнедом жеребце, которого он выбрал сам, ибо презрительно относился к женскому полу вообще и ездить на кобыле не пожелал. Сева и так был нудноватым, ворчливым, но Андрей давно к этому привык и все ему прощал, поскольку работать с ним в паре было одно удовольствие. Напарник слыл прирожденным математиком, а в картографии и геодезии это качество ценилось, выше, чем длинные ноги и острое зрение. Скакать галопом или рысью он вообще не мог, ездил шагом и потому все время отставал и даже терялся. От верховой езды у него сначала заболела спина, задница, колени, потом голова и даже язык, точнее, нижняя его часть.

– Состояние, как с тяжелого похмелья. – однажды пожаловался он. – Надеюсь, ты меня понимаешь…

– Никогда не болею с похмелья. – признался Терехов. – Не имею представления, что такое.

– А я раньше выпивал. – признался напарник. – Это еще до Индии. И как меня потом карало! Мутит, голова трещит, ноги подгибаются… И болит язык!

В Газпроме на вахтах был капиталистический сухой закон, поэтому они с Севой ни разу не выпивали. Если только так, в лечебных целях. И друзьями они не были, хотя несколько лет работали в паре. У Терехова вообще был единственный настоящий друг, Мишка Рыбин, с которым они, бывало, годами не виделись, но будто бы жили все время рядом. Скрепляла какая-то незримая нить братских чувств, по которой все время бежал ток. Ни с кем больше таких живых проводов не возникало, хотя приятельских связей по стране было множество, причиной чему становились вахты, сводившие самых разных людей.

Напарник делил свою жизнь на две половины – до случайного путешествия на подводной лодке в Индийский океан, и после него. И это в самом деле были два разных человека, и вот теперь, вспоминая свое прошлое состояние, современный Сева чуть не расплакался:

– Но сейчас-то от чего? Может, высокогорье? Недостаток кислорода? Или все-таки верховая езда?

У Терехова было подозрение, что напарник становится скрытным, чего-то не договаривает, и скоро это чувство нашло подтверждение. К стану геодезистов однажды подкатил навороченный джип высокой проходимости, из которого вышла одетая не по походному, в шикарную длиннополую юбку и тончайшую кофточку, дама лет тридцати. Барышня, словно соскочившая с картины девятнадцатого века, и голос у нее был такой же томный, очаровательный: спросила дорогу к мосту. Терехов подробно объяснил, как проехать, а сам непроизвольно залюбовался женщиной, с суровой мужской тоской подумав, ведь кому-то принадлежит такое чудо! По повадкам видно, она замужем и счастлива. А дама заметила удрученное состояние Севы, вдруг подошла к нему, приложила свою нежную ручку ко лбу и сказала определенно:

– Вы же больны! У вас температура и совершенно расстроена координация движений. Что-то с вестибулярным аппаратом. Подъязыковая область болит?

– Я совершенно здоров! – отчего-то набычился напарник. – И чувствую себя хорошо.

Барышня бесцеремонно отвернула у него веко, заглянула в глаза.

– Не бойтесь. Я профессиональная медсестра.

– Я и не боюсь. – вывернулся из ее прелестных ручек Сева. – Нечего меня рассматривать.

– Ему надо немедленно показаться врачу. – уже Терехову сказала дама. – Это может быть симптомами тяжелого заболевания.

– Непременно покажем. – заверил тот, готовый и сам заболеть, лишь бы обратить на себя внимание.