Угрюмые ребятки пошелестели бумагами, защелкнули чемоданчики и, обдав подругу полковника вопросительно-безразличными взглядами, покинули помещение.

– Ну что ж, это не он…

Убедившись, что в номере, кроме них двоих, никого не осталось, Варвара Сергеевна попросила полковника закрыть дверь. Она присела в единственное в этой крошечной комнате кресло и прикрыла глаза.

– Варь, тебе все еще плохо? Зачем тогда пошла сюда?

– Уже лучше. Я просто думаю, – не открывая глаз, процедила Самоварова.

– Думает она… Елки-палки, Варя! Ты еще в транс здесь войди, как в «Битве экстрасенсов»!

– Друг мой, я уже несколько часов в трансе…

– Не я один это заметил… И почему ты так уверена, что это не он? Ты кого, мужа имеешь в виду?

– Разумеется!.. Этому человеку не было никакой нужды их убивать. Ему, скорее, все это было даже удобно.

– Почему же? – не сдержал усмешки полковник. – Валяй, Агата Кристи!

– Потому что я это вижу. И ты сам, Никитин, тоже это видишь.

– Ну да, ну да… Их даже, для отвода глаз, не обокрали. Ничего не пропало, шторы до конца не задернуты, и лишних отпечатков мы не найдем. Наслаждались скверным шампанским только покойники, а тот, кому все это не понравилось, ничего здесь не трогал.

– Или не трогала.

– Ты считаешь, что убийца – она?

– Уверена.

– Хм… Допустим…

Полковник брезгливо приподнял край одеяла и посмотрел на кровать так удивленно и задумчиво, будто вовсе не он провел здесь все утро. Преодолевая отвращение, присел на уголок.

– Варя, как ты это научилась делать?

– Что?

– Ну что… Ты еще два дня назад скинула мне эсэмэску: «Как случится – сигналь». Откуда ты могла знать?

– Сережа, – Самоварова открыла глаза и принялась разглядывать его руки, которые он неловко пытался приладить у себя на коленях, – Сережа, с тех пор, как я… С тех пор, как я решила, что буду одна, я изучаю только природу человеческих эмоций…

– Но не ты все всегда решаешь, Варь! Решает она! Дорешалась уже, сама знаешь до чего! И… ты же дома сидишь.

– Нет. Я почти каждый день выхожу, когда дочь уходит на работу.

– Что, до сих пор не выпускает?

– Само собой.

У полковника были розоватые, толстые пальцы с коротко остриженными ногтями. Все двадцать лет, что Варвара была с ним знакома, этими самыми руками он каждый день обнимал ее, ту женщину в пальто с лисьим воротником.

– И куда же ты ходишь?

– Гуляю по городу… Сижу в кафе, смотрю на людей. Сижу в соцсетях и постоянно изучаю.

– Что?

– То, что на самом деле движет людьми.

– Алчность, похоть, что еще может ими двигать?

– Ты не любишь людей, Никитин! Да не смотри ты так, я же не осуждаю… Я их тоже не люблю, только мне они до сих пор интересны. Учебников по моим наблюдениям никто, конечно, не напишет – просто потому что это скорее ощущения, чем знания… Интуиция. Когда стоишь одной ногой в густом тумане и не знаешь, на какой ты части моста и как сюда попала, да и мост ли это, понимаешь, что только это главное – то, что недоказуемо. Я бы не стала сводить все это к простым определениям, все гораздо тоньше, Никитин…

– О как, мост… Про лес я слышал, хотя лично мне ближе поезд, – сощурился на нее полковник, и было неясно, ехидничает он или говорит на полном серьезе.

Видимо, он хотел добавить что-то еще, но вместо этого вдруг накрыл своей лапой хрупкую, с изумительно длинными пальцами руку Варвары Сергеевны.

«Пальчики-свирельки» – так он называл их, держа в своих могучих лапах и перецеловывая каждый…

В какую-то неверную секунду Самоваровой показалось – сейчас опять начнется.

Так было уже не раз: она гнала его в мыслях, обдавала холодом и молчанием на службе, но все начиналось по новой, их снова сводило, крутило, лихорадило… И все повторялось до тех пор, пока она не увидела ту, о которой знала всегда.