Вскоре «град» стал бить по жилым кварталам Щебёнкино, по площади с ромашками и памятником поэту, по рынку со свежей сметаной, картошкой, рыбой и за несколько дней разрушил бо́льшую часть посёлка. Щебёнкино обезлюдело: одни удрали, другие попрятались. Все ждали появления российских солдат, но никто не приходил, только прилетало.
Глава 5
Не бойся, попик, ещё побудь!А ну, из Библии что-нибудь!Ф. Шиллер. Лагерь Валленштейна
Гастон Мушабьер продолжал свои опаснейшие продуктовые рейсы в Щебёнкино. Почти все магазины закрылись, и он доставал еду у местных, стучался в заклеенные крест-накрест окна, просил «сала героям» и «водкю»: водкой с чаем умеренно согревались бойцы в своих «могилах».
Внимание француза привлекла высокая баба с синими руками, в медицинской маске, очках и сползшем на глаза платке: спотыкаясь, путаясь в платье, разбирала завал – в одноэтажный дом попала ракета. Баба что-то говорила себе под нос, Гастону сначала показалось, что беседовала с кем-то, притаившимся под мусором и кирпичами, утешала, подбадривала, просила повременить. Приблизившись, Гастон понял, что это не женщина, а монах в резиновых перчатках, в капюшоне и буром мешке, подпоясанном верёвкой, и не беседует он, а молится, причём по-французски.
Брат Бернар не удивился встрече с компатриотом: до него дошли слухи, что некий тощий, но очень ловкий француз кормит отряд теробороны – на собственные средства и со своей доставкой. Гастон помог монаху разбрасывать камни, завязался разговор, перешедший в настоящую, хоть и недолгую дружбу.
Брат Бернар был уроженцем швейцарского кантона Фрибур, когда-то назывался Жаном, уныло работал в банке, носил галстук, существовал без подруги, ездил к родителям подстригать траву, но в один прекрасный день увидел на передовице «Грюйера» объявление, что в обитель на улице Мора требуются ответственные капуцины. Всё бросил, сменил офисную одежду на рясу, прошёл испытательный срок, забыл мирское имя, подметал монастырский двор, раздавал открыточки и программки на концерты, много молился, жалел, что нет черепа под рукой и не войти в экстаз. Когда началась война, получил приглашение от брата Збигнева из Харьковско-Запорожской епархии стать орудием мира, сеять любовь, понимать, утешать на территории Украины и, умерев, родиться к вечной жизни.
Перед отъездом брат Бернар прочитал статью в Википедии про Киевскую Русь и навестил родителей, которые уже два года жили в доме для престарелых. Встретились в столовой. Папаня дремал перед пустой бутылкой в кресле-каталке, в ноздрю была вставлена трубочка, маман – весёлая, в фамильных бриллиантах – пока держалась на своих двоих.
Брата Бернара затошнило от стариковской еды, от бульона и соуса, он вышел на воздух покурить, полюбоваться острыми вершинами гор и неожиданно познакомился с молодым запорожцем Гавриловым, нашедшим вместе со своей матерью временное пристанище в швейцарском доме для престарелых.
Гаврилов сетовал, что Фрибур – кантон бедный и надо было выбирать Германию. Медленно подбирая французские и английские слова, рассказал капуцину всю свою недолгую жизнь: окончил школу, поступил в училище, «работал в сфере рекламы, то есть её разносил», весной оперативно вывез мать и вот теперь здесь, думает, как быть дальше. Гаврилов держал себя странно, говорил тихо, озираясь и цепенея, Бернар решил, что у мальчика неизбывное горе, травма. «Отец!» – воскликнул про себя капуцин.
– А где же твой папа? Сражается или уже погиб?
– Отец? Да он в Запорожье. Живой. И как его ещё не убили? Мы с мамой не понимаем – как его не убили. Он ведь ждёт, не скрывается, агитирует.