Лев не сводил внимательного взгляда с посуровевшего лица собеседника – скрывает что-то его ростовский коллега, темнит. От пристального внимания майор ссутулился, втянул в плечи голову и пробормотал:

– В машине вас жду.

Гуров кивнул молча, а потом проводил глазами до выхода из кафетерия фигуру с неловко висящей вдоль туловища рукой. Не зря его сюда отправили, есть какое-то подводное течение в этой, на первый взгляд чистой, реке. Он всего несколько часов на чужой территории, а сопровождающий его сотрудник то и дело замолкает, отводит взгляд, не желая обсуждать чужие тайны. Только скользкие темы связаны не с личным интересом или семейными событиями, а с преступлением. Молчание означало лишь одно – прав генерал, рядом подводные камни, причем в таком количестве, что начинаешь с ними сталкиваться с первых же минут.

По дороге ответы Павла становились все более отрывистыми и короткими с каждым метром, что приближал их к серому скучному зданию местного РОВД. Стандартная постройка в три этажа, где по крыльцу снуют люди в форме. При виде Сладкевича в сопровождении незнакомца дежурный за стеклом подскочил и торопливо отдал честь перед тем, как нажать кнопку разблокировки двери. Еще один «звоночек» – ждали и ждут в напряжении появления московского гостя, мысленно утвердился в своих догадках Лев Иванович. Они оба с местным опером в гражданской неприметной одежде. Он может быть обычным посетителем – информатором, свидетелем, потерпевшим, которого вызвали в кабинет на беседу. Но дежурный точно был в курсе, кто он – крутой московский опер, целый полковник, – поэтому в тревоге не знал, как ему угодить: то ли козырять высокому чину, то ли открывать перед ним дверь как можно быстрее. И не пять минут назад узнал о его приезде, потому что готовился еще дома: форма идеально выглажена, на столе ни пылинки, а заградительное стекло сияет от чистоты.

Внутри отдела за дверями кабинетов царила тишина, незваный гость заставил насторожиться всех работников. Никто не знает, на что он способен. Топнет ногой, не понравится взгляд или любая другая мелочь, и тут же прилетит выговор, а то и лишение премии. Поэтому местные сотрудники затаились в своих кабинетах, прислушиваясь к неторопливым шагам. То ли от гнетущего безмолвия, то ли после перелета и смены климата Лев вдруг почувствовал, как к горлу изнутри подкатывает дурнота, а ноги наливаются слабостью. Перед дверью кабинета с новехонькой, блестящей медными отливами, табличкой «Майор Бережнюк А. Ю., начальник оперативного отдела» он коснулся рукава спутника:

– Я сейчас, пару минут, – и зашагал в конец коридора к дверям, за которыми скрывался туалет.

За тонкой дверью Лев сунул ладони под вялую струйку тепловатой воды, провел мокрыми ладонями по лицу и подождал, пока уляжется черная обморочная волна внутри. Хотя перед глазами по-прежнему все плыло, от каждого движения мир и предметы вокруг теряли четкие очертания, качались, словно в зыбком сне. Опер умылся еще несколько раз, резко охлопал лицо, чтобы привести себя в чувство, а потом с трудом заставил себя дойти до кабинета начальника оперативников. Через тонкую щель доносилось шипение возмущенного низкого голоса:

– Ты, придурок, какие у тебя основания для изменения меры пресечения? Ты ничего не нарыл, пока он в изоляторе парился. Ни одной улики, Сладкевич! Ни тела, ни вещдоков, ни свидетелей. Доказухи никакой, ни один следак под таким протоколом не подпишется. А прокуратура мне шею намылит, не тебе, идиоту! Эта Рыкова могла просто загулять с очередным любовником, с подружками уехать куда-нибудь. Я лично мать ее видел, у нее же с головой не в порядке. Отказную делайте по ее заяве и занимайтесь работой уже. Полезешь к Афанасьеву, его адвокат побежит снова рассказывать о полицейском беспределе по всем газетенкам. У него бабки есть, нанял себе московского юриста. Целую свору! Из Москвы опера прислали для проверки из-за этой возни, а ты тут такое вытворяешь! Хочешь вылететь из органов?