— Ну… А на что же, по-твоему, это похоже? – усмехнулся Рикард.

— Если бы от тебя так не воняло гнильем, я бы подумал, что ты весь вечер трахал в карете рысь.

Рикард рассмеялся коротко и ответил, бросая на стол маску:

— Ты, как всегда, бьешь не в бровь, а в глаз, мой друг! Почти так всё и было.

***

Девочка идет осторожно.

На мостовой грязь, и её ноги ещё не совсем привыкли к тому, что нужно ходить босой. Она старательно обходит мусор и пятна помоев, кучи конского навоза и гнилых овощей напротив лавок зеленщиков, легко перепрыгивая с одного вздыбившегося камня на другой. И путь её лежит в Нижний город, туда, где дышит своей неугомонной жизнью огромный рокнийский порт, где улицы, плавно перетекают в каналы, заполненные водой. Там, на первых этажах домов, которые выходят окнами прямо на воду, находятся лавки купцов. Там они принимают с лодок товар и живут там же, на вторых этажах этих домов с видом на гавань. Там пахнет гнилью, плесенью и морской водой, а в хитросплетении переулков, улочек и пристаней, под сводами горбатых мостов и акведуками прячутся те, кто ей платит.

Грязный пятачок, над ней каменная арка Белого моста, который белый лишь сверху, там, где блестят на солнце мраморные перила. На девочку же он смотрит изнанкой — грязно-серым небом сводов, покрытых лишайником и слизью.

Люди собрались в круг и ждут. В основном, оборванцы — дети, работающие на Хромого Брайзза, дешевые проститутки и те, кто уже жить не может без «солнечной пыли» или «поцелуя бездны». Или без её танца.

Девочка ставит плетеную корзинку и машет руками, чтобы они отошли немного дальше. Снимает старое залатанное платье, больше похожее на мешок из холстины, и остается только в лёгком одеянии танцовщицы. В таком, какое — она знает — есть и у её матери. Шёлковое, украшенное по подолу бахромой и изящной тонкой вышивкой на груди. И которое мать прячет на дне сундука под всеми их немногочисленными вещами. Теперь такое есть и у девочки.

От воды тянет холодом и вонью рыбного рынка, девочка ёжится, но встает в центре пятачка.

А вокруг горящие глаза, жадные взгляды и дрожащие руки.

— Ну, же! Не тяни! — восклицает тощий мужчина в рубище и с язвами на ногах.

— Сперва кладите деньги, — твёрдо отвечает девочка, взгляд упрямый и сосредоточенный.

И в корзинку летят медяки.

Она поднимает руки над головой, и они превращаются в огненные крылья. И музыка - дзуна и свирель, приходят откуда-то издалека, наполняя души людей волшебством. И напряженные лица расслабляются, закатываются глаза, перестают дрожать руки. Люди рассаживаются в круг, приваливаясь друг к другу, судорожно сжимая чужие ладони и плечи, и смотрят умиротворенно и восторженно, боясь пропустить хоть мгновенье.

А в центре пятачка пылает огонь.

Как горячая лава, обжигающие капли стекают с кончиков пальцев танцовщицы, превращаются в огненные перья, летят во все стороны, проникают им под кожу и ползут под ней, растворяясь внутри. Кровь пузырится, кипит в венах и жжет изнутри. А девочка кружится в безумном танце, и не девочка даже, огненная птица машет крыльями. И каждый взмах — дождь из алого с золотым, и тепло течет с кончиков её пальцев благодатным дождем и одаривает каждого. Ни с чем не сравнимое тепло…

Им трудно дышать, но каждый вздох как благословение. И мир становится совсем маленьким, а затопивший их жар — бесконечным. Сердце колотится бубном и, кажется, оно сейчас разорвется от переполняющего его восторга. Вокруг танцовщицы все горит алым, перетекая в малиновый, запекается кровью и затухает углями прямо на камнях.