– Не все. Идемте.

В спальне он полез под четвертую, пустующую койку и выволок за ручку нетронутую емкость.

– Наши безголовые матросы очень торопились и расставили их как попало. Одну деть было некуда, я сказал запихать под кровать.

Мы внимательно осмотрели все части нашей ацетиленовой горелки. Емкости были вскрыты и опрокинуты, но трубы остались целыми.

– Ремонта на несколько часов, к темноте можно попробовать закончить, – заключил Дукат. – А что с лодкой?

Мы заглянули в пристройку. Лодка лежала нетронутой, весла тоже.

– Ну, что будем делать? Скажу сразу: у нас мало шансов пережить следующую ночь.

– И что вы предлагаете, сэр?

– Я постараюсь восстановить работу маяка, а вы можете попробовать на лодке добраться до берега. После такой ночки эти твари, думаю, отсыпаются. По крайней мере, у кого-то будет возможность выжить.

– И вы хотите, чтобы я на веслах проплыл два десятка морских миль?

– Да, – спокойно сказал Дукат. – А я попробую отбиться от этих тварей. Готовы? Или предпочтете сдохнуть со мной, даже не попытавшись?

Дождавшись моего согласия, он ушел в спальню и вернулся через несколько минут с исписанным листком.

– Доберетесь в Сторновей, отдайте это письмо комиссару, он меня знает. Будет расспрашивать – отвечайте все как есть. Поняли? МакАртур, что за смертная бледность на вашей шотландской физиономии? Возьмите себя в руки! – Он достал фляжку и почти насильно влил в меня остатки бурбона. – Полегчало? Потащили.

Мы отволокли лодку в бухту и спустили на воду.

– Давайте, МакАртур, обойдемся без долгих прощаний. Удачи вам! – сказал он и начал раскуривать трубку.

– Вам тоже! – ответил я, прыгая в шлюпку.

Я плыл уже очень долго. Солнце поднялось в зенит, но прогреть холодный воздух не могло. Так они и существовали: светило отдельно, мороз отдельно. Чтобы не задубеть, я упрямо продолжал грести. От усталости шумело в ушах, горели перегруженные мышцы, волдыри на ладонях полопались и пачкали кровью весла: неокрашенное и второе, зеленое, со следами зубов. Я продолжал двигаться, но земля все не появлялась. Солнце клонилось к закату, над морем белесыми струйками начал подниматься туман, но я упрямо греб вперед.

От усталости я не заметил, как накренилась лодка, а, когда об ее дно за моей спиной забарабанили капли, не смог даже пошевелиться. Мокрая рука, заросшая черными волосами, обхватила меня за грудь, стальным обручем вжимая мои руки в бока. Влажная ладонь легла на макушку, неодолимо клоня голову к плечу. Железистый запах рыбьей крови ударил в нос. Удивительно, но панический ужас сменился облегчением. Все кончено. Мне больше не надо бороться за свою жизнь, не надо грести, превозмогая боль в мышцах и натертых до кровавых мозолей ладонях.

– Я сделал все, что мог, – услышал я голос Томми. Длинный раздвоенный язык коснулся моей шеи, и от его движения кожа онемела. Когда ее прокусили острые клыки, я ничего не почувствовал. Я совсем забыл, что мне сказал Томми в ночной бухте Эйлин-Мора: «Смерть – не самое страшное».

Я очнулся в мерцающей синеве на белой равнине, волнами уходящей вдаль, и не сразу понял, где я, а, когда понял, в панике закрыл рот рукой. Между пальцами натянулись бледные перепонки, легкие заполнились водой. Вода окружала меня, была во мне, нежно струилась по коже, как тончайший песок под спиной, не теплая и не холодная – она стала моим воздухом.

Ухватившись за камень, обросший кораллом с розовыми рожками, похожими на мертвые пальцы, я поднялся. Коралл под рукой рассыпался в труху. Я понимал, что произошло, но еще надеялся, что все это – бред умирающего разума. Оттолкнувшись от дна, я легко взлетел к смутной фигуре надо мной. Мой молодой друг Том неподвижно висел в толще воды и улыбался пастью, полной острых акульих клыков.