Честно признаться, Люсьена предъявила именно этот паспорт из чистой бравады. Да, она любила играть с огнем и провоцировать опасность! Сейчас она уже не думала о прошлом – она думала только о будущем. Теперь она не сомневалась, что в этом городе найдет врагов своего отца, которых ей предстоит уничтожить, но для начала хотела поиграть с ними, дать им некую фору, шанс оглянуться на прошлое и попытаться понять, откуда нагрянула на них вдруг беда, которая и сведет их рано или поздно в могилу – всех. До седьмого колена!

Из-за разницы во времени хотелось спать – в Хабаровске день наступал на семь часов раньше, чем в Москве, здесь сейчас два пополудни, в Москве только семь утра, после бессонной ночи в самолете морила усталость, однако Люсьена приказала себе взбодриться. Ей многое еще нужно увидеть, многое решить, причем именно сегодня.

Она вышла из гостиницы и свернула сначала к площади, на которой возвышался чугунный памятник какому-то дюжему мужику в черной кожанке – видимо, комиссару, – а также бородатому партизану, ну и, конечно, красногвардейцу со знаменем в руках. Оказалось, площадь называется Комсомольская, а памятник установлен в честь героев Гражданской войны.

«И останутся, как сказка, как манящие огни, штурмовые ночи Спасска, Волочаевские дни», – прочла Люсьена надпись на гранитном постаменте и усмехнулась. Она знала кое-что об этих сказках – о том промывании мозга, которое было устроено большевиками населению бывшей Российской империи! С новыми властителями страны работали виднейшие медиумы и гипнотизеры того времени, такие как Барченко, Кажинский, Дуров, Бехтерев[1], и талант этих гениев в совокупности с беспрецедентной жестокостью, с которой победители уничтожали народ своей собственной страны, и закрепил успех Октябрьской революции. Вот обогатились эти деятели! Нам, как говорится, и не снилось! Правда, потом многие из них пострадали от властей, ну что ж, они знали, на что шли! Многое Люсьена узнала в смутных воспоминаниях отца, в которые ей иногда удавалось проникать. Там мелькали образы каких-то людей, ненавидевших отца и ненавидимых им, однако эти образы были туманны, безлики и безымянны, как если бы некто высший или запрещал отцу назвать их по имени, или сама Люсьена не обладала достаточной магической силой, чтобы распознать их имена.

Значит, надо будет узнать их каким-то иным способом. И она это сделает. Начнет прямо сейчас.

Люсьена огляделась. Три величавые арки в стиле сталинского ампира вели в зеленые парки, дорожки спускались к набережной, однако Люсьена только издалека покосилась на свинцовые волны Амура, бившиеся у подножия длинной лестницы, и пошла прочь, зябко кутаясь в пальто.

Октябрьский ветер был силен! Река, взвихренная им, напоминала живое и яростное существо, которому было известно многое, многое… Может быть, даже об отце, может быть, даже о ней самой… И неведомо, против кого это существо вдруг вздумает обратить свою ярость, а ведь с ним не совладать силой взгляда. От таких могущественных явлений природы лучше держаться подальше!

Люсьена пошла по улице Карла Маркса в обратном направлении, мимо гостиницы, и с каждым шагом у нее все отчетливей возникало ощущение, что она приближается к цели. Миновала перекресток за перекрестком и наконец около кинотеатра «Гигант» (афиша гласила, что в большом зале идет знаменитая «Москва слезам не верит») повернула налево, спустилась по улице Запарина к Амурскому бульвару (судя по табличкам) и прошла мимо двухэтажной бани, настолько отчетливо ощутив присутствие отца, что мороз прошел по коже.