Впрочем, моего рукоделия нигде не было видно, а инспектор не только водрузил на мой рабочий столик свою промокшую насквозь шляпу, но и занял мое излюбленное кресло.

Мне пришлось, словно попугаю на жердочке, примоститься на обитой гобеленовой тканью скамеечке рядом с креслом Ирен.

– Поверьте, что я был категорически против этого, – говорил Франсуа ле Виллар, когда я зашла в комнату. Мое появление он проигнорировал, да и на Ирен старался не смотреть. Инспектор выглядел щеголеватым типом, в основном благодаря пристрастию к воску для усов, но мне было приятно, что он ведет себя как приличествует джентльмену, и не пялится на даму, одетую в домашний халат.

Ирен же ее внешний вид мало беспокоил. Несомненно, сказывались ее театральные привычки: актеры и певцы вечно ходят полуодетые, что на сцене, что за кулисами. Это искажает их понятия о приличиях.

То, насколько неприличным ее внешний облик кажется мне, интересовало подругу еще меньше. Ее пальцы барабанили по столу рядом с револьвером. Будучи в рассеянном или беспокойном настроении, она частенько безмолвно выстукивала пальцами ту или иную мелодию.

– Инспектор, вы изложили все возможные аргументы, по которым вам не следовало сюда приходить, а тем более оставаться здесь, – кивнула Ирен. – Теперь, когда возражения против исполнения вами служебных обязанностей исчерпаны, не могли бы мы перейти к сути вопроса? Кто из сильных мира сего взвалил на вас столь неприятное поручение? Если вы, конечно, осмелитесь назвать его имя вслух.

Пока инспектор ле Виллар прикидывал, с чего начать, Ирен повернулась ко мне:

– Возможно, господа захотят чего-нибудь выпить.

– Нет! – почти вскрикнул ле Виллар. – На угощение нет времени. Вы немедленно должны сопровождать меня в Париж. Это дело сложно объяснить, вам лучше все увидеть самой.

Мужчина у камина выпрямился и начал что-то быстро говорить по-французски.

По мере того, как он говорил, Ирен слегка подалась вперед, потом выпрямилась в кресле, затем вытянулась в струнку, будто марионетка, которую невидимая рука дергает кверху за ниточку. Она всем своим видом демонстрировала внимание, а я даже не понимала причины ее озабоченности!

Каждый раз, когда кто-нибудь тараторит на иностранном языке, словно зачитывая список покупок, мне кажется, что голова у меня вот-вот лопнет! Ирен болтала по-французски не хуже лондонской горничной, в то время как я могла разобрать только отдельные слова, не улавливая смысла разговора.

Ле Виллар сидел в моем кресле, понурившись и опустив глаза. Собеседники несколько раз упомянули «abbot noir»[13]; что бы ни значили эти слова, на лице Ирен я читала беспокойство и недоверие.

Мне в голову пришла мысль, что непримечательный господин, сопровождающий ле Виллара, не его помощник, как я подумала вначале, но, напротив, выше инспектора по званию.

– Придется поехать, – пробормотала Ирен сама себе; я лишь чудом ее расслышала. Вдруг она резко встала, стряхнув с себя странное оцепенение. – Мне нужно одеться.

Мужчины нетерпеливо переглянулись.

– Это займет не более четырех минут, господа, – сухо добавила Ирен, разгадав их опасения. – Можете засечь время…

Не закончив предложения, она уже взлетала вверх по лестнице со скоростью породистого скакуна на бегах.

Инспектор ле Виллар и вправду полез под свой насквозь промокший плащ и, вытащив из кармашка жилетки золотые часы, со щелчком открыл крышку.

Я перебралась в кресло Ирен, но так и не представленный нам незнакомец по-прежнему не пожелал садиться, даже на свободный шезлонг возле потрескивающего теперь камина.