Для нескольких миллионов евреев России, захваченных быстрым и зачастую беспощадным распространением большевистской революции, оставались три возможности: эмиграция – либо в Палестину, либо на Запад, возможность пытаться поддерживать еврейские социальные, религиозные и культурные учреждения внутри России, невзирая на большевистские репрессии, или же союз с большевиками. Меньшинство выбрали последнее. Имея это в виду, 8 февраля 1920 года, через месяц после своей речи в Сандерленде, Черчилль опубликовал в популярной британской воскресной газете «Иллюстрейтед санди геральд» большую статью, в которой призывал евреев в России и за ее пределами выбирать между сионизмом и большевизмом. «Некоторым нравятся евреи, а некоторым нет, – писал Черчилль, – но ни один думающий человек не сомневается, что это – один из самых заметных и выдающихся народов, появлявшихся на свете».

Черчилль в драматических выражениях описывал сам еврейский народ: «Конфликт между добром и злом, существующий в сердце каждого человека, нигде не достигает такого накала, как в еврейском народе. Двойственная природа человечества нигде не проявляется более сильно». Развивая эту тему, он выразил свое глубокое уважение к тем аспектам иудаизма, которые произвели на него наибольшее впечатление вследствие его близкого знакомства с Ветхим Заветом. «Мы обязаны евреям христианскими откровениями, – писал он, – системой этики, которая, даже если ее полностью отделить от сверхъестественного, останется наиболее ценным достижением человечества, плодом объединения всех учений и накопленной им мудрости. На этой системе и через эту веру на обломках Римской империи построена вся существующая ныне цивилизация».

Черчилль считал, что, создав христианство, евреи не сказали своего последнего слова. «Может случиться так, – писал Черчилль, – что эта же поразительная нация в настоящее время создаст другую систему морали и философии, настолько же злонамеренную, насколько было благожелательным христианство, и которая, если только не будет остановлена, сможет необратимо пошатнуть все, что христианство сделало возможным». Речь шла о большевизме. «Кажется, будто евангелие Христа и евангелие Антихриста были предназначены для того, чтобы возникнуть среди одного и того же народа; и что эта мистическая и таинственная раса была избрана для высшего проявления как божественного, так и дьявольского».

Черчилль хотел избежать создания расового стереотипа. «Нельзя совершить большей ошибки, – писал он, – чем приписать каждой отдельной личности долю качеств, образующих национальный характер. Есть разные люди – хорошие, плохие и, большей частью, равнодушные – в любой стране и в любой нации. Ничто не может быть несправедливее, чем отрицать право каждого человека быть оцененным согласно его личным качествам и поведению. В народе, наделенном особыми дарованиями, как, например, у евреев, контрасты более очевидны, крайности более полярны и в результате последствия этого более значительны».

В нынешний «судьбоносный период» истории, писал Черчилль, «в среде евреев господствуют три главные политические концепции, две из которых весьма полезны для человечества, а третья абсолютно разрушительна». Существуют, во-первых, евреи, которые, проживая во всех странах мира, отождествляют себя с этими странами, являются частью их национальной жизни, и, хотя и придерживаются своей традиционной религии, рассматривают себя как граждане стран, когда-то принявших их. Такой еврей, живущий в Англии, может сказать: «Я – англичанин, исповедующий иудейскую веру». Это, считал Черчилль, «достойная и в высшей степени полезная позиция. Мы в Великобритании хорошо знаем, что во время Первой мировой войны, этой великой битвы, подобные люди играли образцовую роль. И в армиях наших союзников, и в нашей собственной армии солдаты-евреи занимали выдающееся место. Некоторые из них поднялись до уровня командующих армиями, другие заслужили за свою отвагу Крест Виктории».