– Уинстон, ты мне поведал ужасные вещи. Я бы никогда не поверил, что такое возможно. Я рад, что не дожил до этого времени. Пока я слушал твой рассказ, мне показалось, что ты неплохо разбираешься в этих вопросах. Я никогда не думал, что ты пойдешь так далеко. Конечно, сейчас ты уже слишком стар, чтобы рассуждать о подобных вещах. И почему ты только не пошел в политику? Ты бы смог принести нам много пользы и даже сделать себе имя.

Сказав это, лорд Рандольф поднес спичку к своей сигарете, появилась яркая вспышка, и его образ исчез.[106]

До недавнего времени большинство историков сходились во мнении, что лорд Рандольф умер от сифилиса. Этой же точки зрения придерживался и сам Уинстон. В конце 1990-х годов американским доктором Джоном Мазером на основе большого количества архивных материалов и медицинских записей лечащих врачей был проведен подробный анализ истории болезни лорда Рандольфа. В ходе данного исследования было установлено, что предполагаемая причина смерти отца Уинстона заключалась в левосторонней опухоли мозга, неоперабельной, если учесть возможности медицинской науки того времени.[107]

Спустя всего два с половиной месяца после смерти лорда Рандольфа, 2 апреля, скончалась бабушка Уинстона по материнской линии мисс Леонард Джером. Через три месяца произошла еще одна трагедия: 3 июля от острого перитонита умерла любимая няня мисс Эверест, о которой Уинстон скажет, что это был «самый дорогой и самый близкий друг в первые двадцать лет моей жизни».[108] Об ее тяжелом состоянии Черчиллю сообщили лишь за сутки. Он тут же примчался к постели умирающей и нанял для ухода за ней сиделку. Но было уже поздно. Успев попрощаться со своим любимым Уинни, она впала в кому и, не приходя в сознание, скончалась на следующее утро. Черчилль организовал ее похороны, заказал два венка – от себя и леди Рандольф, а также воздвиг на собственные средства надгробную плиту. Своей матери он скажет:

– Распалось еще одно звено, связывающее нас с прошлым.[109]

Потеряв трех близких людей и закончив военную академию, Уинстон вступил во взрослую жизнь.

С поступлением в 4-й гусарский полк Ее Величества в жизни Черчилля начнется новый этап. Впереди его будут ждать смертельные опасности и легкие ранения, нелепое пленение и дерзкий побег, военная слава и литературный дебют. Главным же станет ощущение жизни во всем ее многообразии и великолепии: «Вспоминая те времена, я не могу не поблагодарить Высшие силы за то, что они дали мне жизнь. Все дни были хороши, и каждый следующий лучше предыдущего. Взлеты и падения, опасности и путешествия, постоянное чувство движения и иллюзия надежды. Вперед, молодые люди всей земли! Вы не должны терять ни минуты. Займите свое место на передовой по имени жизнь. С двадцати до двадцати пяти – вот это годы! Не соглашайтесь с положением вещей. Поднимайте великие стяги и атакуйте орды врагов, постоянно собирающиеся против человечества. Победа достанется лишь тем, кто осмелится вступить в бой. Не принимайте отказ, не отступайте перед неудачей, не обманывайте себя личным успехом и пустым признанием. Земля создана, чтобы быть завоеванной молодостью. Лишь покоренная она продолжает свое существование».[110]

Примечательно, что Уинстон напишет эти строки, находясь на рубеже эпох в своей политической карьере: позади – четверть века министерских должностей, включая пятилетний период в Министерстве финансов, впереди – десять «пустынных» лет забвения и звездный час Второй мировой. Но это все будет в XX веке, а в XIX столетии двадцатилетний лейтенант Черчилль готовил себя к завоеванию мира. И на это у него были все основания.