Цыгана держал нож так, что прикрывал лезвие ладонью. Людей вокруг нет – на улице пекло, но окна в частных домах открыты нараспашку. Мало ли кто увидит, вызовет ментов.

– Ты не девочка, чтобы с тобой на свидание ходить, откажусь, – Саня покачал головой. – Говори тут.

Цыган подошёл к Пельменю, огляделся, упёр острие ножа тому в живот.

– Вон туда идём, – зашипел он, указывая на небольшую крытую беседку. В таких мужики по вечерам домино раскладывают. Добавил. – Пикнешь, брюхо вспорю.

– Пори. Я не пойду. Сказал же.

Пельмень считал, что Цыган берет его на понт. И не станет борщить на глазах у свидетелей – вон бабка из соседнего дома залипла на подоконнике. Наблюдает. Делать не хер, интересно чем молодёжь занята.

Однако Пельмень грубо просчитался – обдолбанного Цыгана потянуло на подвиги.

То ли мацанка жесткая попалась, то ли ей шпана уже догонялась, вмазавшись до того чего крепче. Но лезвие ножа начало входить в пузо, дырявя майку.

Сначала на миллиметр.

Потом глубже.

Ещё.

По пузу стекла тонкая струйка крови. По майке расползлось красное пятно. Пельмень почувствовал, что Цыган не остановится. Проблема.

Мелькнула мысль – такая инстинктивная, заорать и привлечь внимание бабки. Но Саша ее отмёл. Так проблема неправильно решать.

– Хорош, пойдём, – сказал.

Цыган убрал нож от живота, его глаза полыхнули нездоровым блеском. Последовал хлопок по животу.

– Пойдём.

Направились к беседке. Цыган снова оглянулся – туда-сюда. Увидел бабку, расплылся в улыбке и помахал ей рукой.

– Здравствуйте, Клавдия Петровна!

– Васька, ты что там задумал! Немедленно прекращай! Я твоим все расскажу!

Понятно, что прекращать не стали – Клавдия Петровна перебесится. А запреты со шпаной работают плохо.

Зашли в беседку. Острие ножа снова упёрлось Пельменю в брюхо.

– Бессмертный? – снова зашипел Цыган.

Саня промолчал. Че не говори, это дебил не послушает. Так чего воздух зазря сотрясать.

Цыган начал шмон. Достал бабки. Переложил к себе в карман.

Пельмень терпел. Выжидал. Сейчас, ножик опустит и тогда к делу.

Цыгану показалось мало полученных рублей (бабки, бывшие в «тайнике» Вася тоже забрал).

– За косяк отвечать надо и за базар! – Цыган играл ножиком показушно, описывая у живота Пельменя восьмерку. – Ставлю вас на лаве, завтра принесёте по рублю с рыла. Понятно? Не принесёте – счётчик запущу. Пятьдесят копеек в день…

Рыжий детина с большим родимым пятном у живота, ткнул пальцем в Малого.

– Цыган, гля, у этого золотишко есть. Нужно?

Вася аж подобрался. Переключился разом на Малого. На шее у Сёмы висела чёрная ниточка, на ней – золотой крестик. Масенький такой, так сразу и не разглядишь.

– Стоямба, – прошипел Цыган и подозвал Малого к себе пальцем.

– Это мне б-б-бабушка на крещение п-п-подарила, – проблеял Сёма, разом побледнев.

Цыган потянул нитку, вытащил крест. Закивал – удовлетворенно.

– Снимай, че. Было ваше стало наше.

– Это мне б-б-ба…

– Ещё подарит. Снимай говорю, – перебил Васька.

Цыган прислонил нож к груди Малого.

Пельмень стиснул кулаки. И больше их не разжал.

– Пацаны, харе беспределить? – вставил.

– Хлебало завали, – рявкнул Цыган, снова зверея.

Нитку решил перерезать, не дожидаясь, пока Сёма крестик снимет.

– Не надо, пожалуйста пожалуйста… – завыл тот.

Пельмень выжидать дальше не стал.

Шаг.

Короткий прямой.

Удар напомнил толчок, но и этого хватило чтобы цыган которому прилетело в бочину, отлетел кубарём, перевернулся через скамью.

Пельмень попятился, выходя из беседки и становясь в боевую стойку. Непривычно то как, руки словно сардельки – неподвижные, мясистые.