Каким-то чудом мне повезло сначала. Сосед передал мне мой выигрыш.

– Я проиграл все, до последнего сантима, – шепнул он жалобно, – а дома у меня жена и дети.

Я дал бедняку взаймы пять франков. Он слегка улыбнулся, глядя на деньги.

– Это напоминает мне недавно случившееся со мной происшествие, – сказал он. – Я дал взаймы денег тому господину, который играет с генералом. Боже сохрани иметь с ним дело! Как вы думаете, что я получил в уплату за мой вексель в четыре тысячи франков? Сто бутылок шампанского, пятьдесят бутылок чернил, пятьдесят коробок колбасы, три дюжины платков, две картины неизвестных мастеров, две шали, сто географических карт и – пять франков.

Мы продолжили игру. Удача изменила мне, я проигрывал, проигрывал, постоянно проигрывал. Время от времени я оборачивался к карточному столу. Генерал метал банк и, мне казалось, ужасно его затягивал. Перед ним лежала груда банковых билетов и золота, выигранных главным образом у Ромейна, как я узнал впоследствии. Что касается моего соседа, несчастного обладателя коробок ваксы, картин неизвестных мастеров и прочего, он выигрывал, но, надеясь на свое счастье, рисковал и проиграв последний сантим, удалился в угол, ища утешения в сигаре. Я тоже поднялся, чтобы последовать его примеру, как у карточного стола раздались яростные крики.

Я видел, как Ромейн вскочил и, вырвав у генерала карты, закричал:

– Негодяй! Вы плутуете!

Генерал тоже вскочил с криком:

– Вы лжете!

Я попытался вмешаться, но Ромейн понял необходимость сдержать себя.

– Шулер не может оскорбить джентльмена, – сказал он хладнокровно.

– Так вот вам! – и генерал плюнул ему в лицо.

В ту же минуту Ромейн ударом свалил его на пол.

Генерал был грузный мужчина, он упал тяжело и на минуту остался недвижимым. Женщины с визгом выбежали из комнаты. Мирный Командор дрожал с головы до ног. Двое из присутствующих – надо отдать им справедливость, не трусы – заперли дверь.

– Вы не уйдете, – сказали они нам, – пока не убедимся, что он пришел в себя.

С помощью холодной воды и нюхательной соли генерала скоро привели в чувство.

Он что-то шепнул одному из своих друзей, и тот обратился ко мне.

– Генерал вызывает мистера Ромейна на дуэль. Как один из секундантов, я прошу назначить мне час, когда я могу видеть вас завтра утром.

Я отказался выполнять его просьбу, пока не отопрут двери и не выпустят нас.

– Экипаж ждет нас у ворот, – прибавил я. – Если он вернется в гостиницу без нас, то станут наводить справки.

Мое замечание возымело действие. Двери отперли, и я назначил свидание на другой день.

Мы уехали.

Излишне говорить, что, принимая вызов генерала, я только старался избежать новой ссоры. Если бы эти личности возымели достаточно наглости, чтобы явиться в гостиницу, я бы решился постращать их вмешательством полиции и таким образом положить конец всему делу. Ромейн не высказывал своего мнения. Его поведение вызывало у меня опасения. Унизительное оскорбление, нанесенное ему, казалось, не выходило у него из головы. Он задумчиво ходил по своей комнате.

– Вы ничего не желаете сказать мне? – спросил я.

Он ответил только:

– Подождите до завтра.

На следующее утро явились секунданты.

Я ожидал увидеть двоих из господ, с которыми мы обедали вчера. К моему удивлению, посетители оказались офицерами из полка генерала. Они предложили дуэль на следующее утро, предоставляя выбор оружия Ромейну как вызываемому.

Мне стало ясно, что способ игры в карты, который практиковался генералом, не был известен его подчиненным. Он, быть может, имел некоторые предосудительные знакомства и, как я впоследствии узнал, иногда навлекал на себя подозрения, но появление двух джентльменов от его имени свидетельствовало, что он все еще пользовался некоторой репутацией, которую желал сохранить. Офицеры объявили, что Ромейн впал в роковую ошибку, сам вызвал оскорбление и отвечал на него грубой выходкой, достойной труса. Как мужчина и военный, генерал вдвойне должен был настаивать на дуэли. Если бы даже Ромейн стал извиняться, его извинения не могут быть приняты.