Роман написан от первого лица, что делает его еще более сложным. Мы видим историю исключительно глазами героя, первое время верим его трактовке происходящих событий. Слово за слово, мы понимаем, что вокруг героя ведется зловещая игра. Сам же он до самой своей смерти (а он умирает, как многие мои герои, почти все) видит лишь ту картину событий, которую ему представляют заранее сговорившиеся злоумышленники…

И далее, в том же духе. Вместо того, чтобы ответить на это письмо, я тщательно переписал его в свой дневник и принялся за какой-то синопсис.

Ладно, и ответ также напишу сначала от руки, здесь.

Милая Вика!

Я очень тронут твоими признаниями. Вовсе не обязательно это «я больше никогда Вас не потревожу». Напротив – тревожь, сколько твоей душе угодно. Мне любопытно, меня греет, что у меня, оказывается, есть ПОКЛОННИК (в твоем лице). Я одинокий человек и общение с тобой мне совершенно не повредит. Пиши. Звони. Приходи. Буду очень тебе рад.

Вот интересно. Если у этой тетради каким-то странным образом образуется читатель, то он наверняка не поверит мне ни на грош, решит, что и этот текст – какая-то выдумка. Слишком уж неправдоподобно явление юной девы в мою мрачную жизнь.

В принципе – чем черт не шутит? – может быть, из этих заметок и вырастет когда-нибудь книга, ведь я все-таки писатель.

Не имея ни денежной надобности, ни душевного желания сочинять что-либо для журналов, издательств, да и вообще – творить беллетристику, я нашел ближайший выход для своей литературной энергии: просто пишу собственную жизнь. Правда, десятилетиями взращенный профессионализм направляет мою руку на нечто вроде рассказов – пусть материалом для них и являются текущие события. Впрочем, эту синюю тетрадь советского производства, найденную в старой коробке и случайно чистую, вполне можно назвать дневником. Есть в этом какой-то новый, прежде не ведомый мне интерес: ведь я начинаю рассказ в то время, когда материал не готов, то есть – события моей жизни еще не произошли.

Вика явилась на следующее утро. Я притворил за нею дверь, так же, как и вчера. Какое-то время мы молча разглядывали друг друга, затем она сделала шаг и приникла ко мне, крепко прижав голову к моей груди.

– Вы ведь не прогоните меня, правда? – прошептала она прямо в ткань моей мягкой рубашки.

Я рассеянно гладил ее волосы, вдруг наткнулся мизинцем на ее ушко и чисто автоматически, давно отработанным донжуанским жестом залез внутрь. Физиология дала о себе знать: девушка тихо мяукнула. Я знал, хоть и не чувствовал сквозь ткань, что в этот момент набухли ее соски. Я взял Вику за челку, запрокинул ее голову навзничь и всосался в покорные горячие губы.

Дальнейшее произошло чисто автоматически. От моего жадного поцелуя тело обмякло, я сгреб его и бегом отнес в спальню, где и овладел им, даже не раздев толком – боялся, что оно очнется и передумает.

Владение длилось минут сорок, я потом глянул на стенные часы. Конечно, уже в ходе акта, я раздел девушку дочиста, да и с себя всё сорвал. Вика умудрилась уснуть, устроив голову где-то далеко у меня между ног, и я не видел никакой Вики, поскольку вся она скрывалась за моим огромным животом. Это обстоятельство меня развеселило. По всей комнате, возглавляемая распластанным халатом хозяина, валялась ее одежда – тонкий беленький лифчик и совсем уж ничтожные трусики, джинсы, одной штаниной вывернутые наизнанку, желтая маечка (кажется, ее называют топик) с каким-то омерзительным молодежным рисунком. Что-то еще лежало у меня под мышкой, ага – капроновый подследник. Но самой девушки будто и не было: маленькая, свернувшаяся, словно змейка, она была теперь за горизонтом – волосатым, поблескивающим тонкими лесными ручейками – это, конечно, следы пота, моего и ее.