Таким образом, освоение звуковых сочетаний слова не означает освоение сопровождающих аспектов смысла. Это значит, что взаимодействие языков как заимствование слов не влечет за собой трансфера точных смыслов. Слова, их звуковая особенность начинают нести иной смысл. Так что же, прав китайский мудрец Люй Бувэй, автор философского сборника «Весны и осени господина Люя», который утверждал, что «слова – лишь оболочка смысла. Глупо изучать оболочку, пренебрегая ее содержанием»38. Интенсификация процессов глобализации и связанные с ними миграционные процессы превращают языковую «экструзию» в массовое явление. Масштаб «экструзии», т.е. упрощения и вытеснения родного языка, а значит, и культуры из повседневной жизни, определяется самосознанием общества, осмысленным стремлением к духовному совершенствованию и самосохранению.
Духовную легитимизацию процессам «экструзии» дает философия космополитизма. Философия космополитизма чеканит понятие «гражданин мира». Именно «гражданин мира» испытывает реальную потребность в универсальном языке.
Гражданин мира не может овладеть языками всех народов, он вынужден выбирать, и его предпочтением должен пользоваться наиболее массовый язык, позволяющий гражданину мира иметь удобства языковой коммуникации одновременно в максимальном количестве стран.
Возникает вопрос: как соотносится современный космополитизм с космополитизмом историческим?
Эту проблему поднимает Тарик Джазиль39, преподаватель гуманитарной географии в Университете Шеффилда (Англия).
Способность подняться над локальными особенностями региона, выходить за его ограничительные пределы культивировалась уже философами начиная с III в. до н.э. Речь идет прежде всего о философии стоиков.
Космополитизм, его корни можно относить и к пифагорейской вере в гармонию космоса, которая опосредует общее понимание ценностей жизни, пропорциональности, порядка и единства правил бытия для всех народов. С этой точки зрения трудно признать адекватными идеологически ограниченные формы космополитизма – такие, как христианский, буржуазный, пролетарский, феминистский, экологический и т.д., о которых пишет Дэвид Харвей40.
Центральный момент, считает Тарик Джазиль, состоит в том, что все люди, несмотря на их культурные, национальные и иные особенности, принадлежат или могут принадлежать к единой универсальной общности человеческих существ. Если это так, то именно эту общность и следует культивировать. Это можно считать в известном смысле практической реализацией идеи вечного мира, высказанной Кантом в XVIII в. Космополитизм в такой трактовке – это синоним совместной жизни. Однако современное многообразие подходов к космополитизму является показателем неопределенности, колебаний «вверх» и «вниз», «за» и «против». Дело в том, что современный космополитизм – это преимущественно продукт европейского самосознания, и он несет на себе печать колониального господства европейских стран.
В связи с этим Шелдон Поллок и его соавторы отмечают, что нужно прояснить две вещи. Во-первых, насколько радикально мы можем переписать историю космополитизма и как драматично мы можем перерисовать его карту, если мы готовы мыслить за пределами границ европейской интеллектуальной истории. И во-вторых, насколько многообразны возможности практик, которые допускают альтернативные формы теоретизирования