– Добрый вечер, – сказал незнакомец, глядя на него, «как морской рак», по выражению Хенфри, – на такое сравнение его, очевидно, навели темные очки.

– Надеюсь, – сказал Хенфри, – я вас не обеспокою?

– Нисколько, – ответил приезжий. – Хотя я думал, – прибавил он, обращаясь к миссис Холл, – что эта комната отведена мне для личного пользования.

– Я полагала, сударь, – сказала хозяйка, – что вы не будете возражать, если часы…

Она хотела добавить: «починят», но осеклась.

– Конечно, – прервал он, – конечно; но вообще я предпочитаю оставаться одни и не люблю, когда меня беспокоят. Но я рад, что часы будут починены, – продолжал он, видя, что мистер Хенфри остановился в нерешительности. Он уже хотел извиниться и уйти, но слова приезжего успокоили его.

Незнакомец повернулся спиной к камину и заложил руки за спину.

– Когда с починкой часов будет покончено, я выпью чаю, – заявил он. – Но пускай раньше починят часы.

Миссис Холл уже собиралась выйти из комнаты, – на этот раз она не делала попыток завязать беседу, не желая, чтобы ее грубо оборвали в присутствии мистера Хенфри, – как вдруг постоялец спросил, позаботилась ли она о доставке его багажа. Она сообщила ему, что говорила об этом с почтальоном и что багаж будет доставлен завтра утром.

– Вы уверены, что раньше невозможно его доставить? – спросил он.

– Вполне уверена, – ответила она довольно холодно.

– Мне следовало сразу сказать вам, кто я такой, но я до того промерз и устал, что мне трудно было говорить. Я, видите ли, исследователь…

– Ах, вот как, – проговорила миссис Холл, на которую его слова произвели сильнейшее впечатление.

– Багаж мой состоит из всевозможных приборов и аппаратов.

– Очень даже полезные вещи, – вставила миссис Холл.

– И я с нетерпением жду возможности продолжать свои исследования.

– Конечно, сударь.

– Приехать в Айпинг, – продолжал он медленно, как будто выбирая слова, – меня побудило… м-м… стремление к тишине и покою. Я не хочу, чтобы меня беспокоили во время моих занятий. Кроме того, несчастный случай…

«Так я и думала», – заметила про себя миссис Холл.

– …вынуждает меня к уединению. Понимаете ли, глаза у меня иногда до того слабеют и начинают так мучительно болеть, что мне приходится запираться в темной комнате на целые часы. Это случается время от времени. Сейчас этого, конечно, нет. Но когда у меня приступ, малейшее беспокойство, появление чужого человека в комнате заставляет меня мучительно страдать… Я думаю, лучше предупредить об этом заранее.

– Конечно, сударь, – сказала миссис Холл. – Осмелюсь спросить вас…

– Это все, что я хотел сказать вам, – прервал он ее не допускающим противоречия тоном.

Миссис Холл осеклась и решила отложить свои вопросы и изъявления сочувствия до более удобного момента.

Она удалилась, а приезжий остался стоять перед камином, свирепо глядя на мистера Хенфри, чинившего часы (так говорил потом сам мистер Хенфри). Часовщик поставил лампу возле себя, и зеленый абажур бросал яркий свет на его руки и на части механизма, оставляя почти всю комнату в тени. Когда он поднимал голову, перед глазами у него плавали разноцветные пятна. Будучи от природы человеком любопытным, Хенфри вынул механизм, – в чем не было решительно никакой надобности, – рассчитывая затянуть работу и, кто знает, быть может, даже вовлечь незнакомца в беседу. Но тот стоял молча, не двигаясь с места. Он стоял так тихо, что это начало действовать мистеру Хенфри на нервы. Ему показалось даже, что он один в комнате, но, подняв глаза, перед которыми сразу поплыли зеленые пятна, он увидел неподвижно стоящую в сером сумраке фигуру с забинтованной головой, уставившуюся на него огромными синими очками. Это было до того жутко, что с минуту оба стояли неподвижно, глядя друг на друга. Потом Хенфри опустил глаза. Какое неловкое положение! Надо бы заговорить о чем-нибудь. Не сказать ли, что погода не по сезону холодная?