– Как я догадываюсь, в вашей партии это многих повергло в ужас, – сказал он.

– Вовсе нет. В том, что касается вопросов внешней политики, наши взгляды не так уж разительно отличаются от ваших. А лично я всегда придерживался мнения, что разногласия по внутриполитическим проблемам не причина для того, чтобы ваш дипломатический талант не мог пригодиться правительству его величества.

«Вот и пошла в ход лесть, – отметил про себя Уолден. – Я им нужен позарез». Но вслух спросил:

– Каким образом предполагается сохранить все в тайне?

– Визит Орлова будет обставлен как частный. Если вы не против, Орлов станет вашим гостем на все время лондонского сезона. Вы представите его нашему светскому обществу. Если не ошибаюсь, ваша дочь должна дебютировать в свете?

Он посмотрел на Лидию.

– Вы совершенно правы, – ответила она.

– Стало быть, вы так или иначе будете выезжать достаточно часто. Орлов же, как всем известно, холостяк, и притом весьма завидный жених. А значит, по миру распространится слух, что он ищет себе в Англии жену. И кто знает, быть может, даже найдет, а?

– Превосходная идея! – Уолден внезапно ощутил, что начал получать от разговора удовольствие. Ему доводилось играть роль теневого дипломата при консервативных кабинетах Солсбери и Бальфура, но в последние восемь лет полностью отстранился от участия в международной политической деятельности. Теперь же у него появлялась возможность выйти на авансцену, и им овладела ностальгия по знакомому делу – захватывающему и поглощавшему всю твою энергию: по покрову тайны, по тонкому мастерству игрока, необходимому при переговорах, по столкновению индивидуальностей, по необходимости порой осторожно убеждать, а временами и откровенно угрожать. Он еще помнил, насколько непросто вести дела с русскими – партнерами капризными, упрямыми и самонадеянными. Но Алекс будет управляем. Когда Уолден женился на Лидии, на свадьбе присутствовал ее десятилетний племянник в матросском костюмчике. Позднее, обучаясь два года в Оксфорде, Алекс не раз гостил в Уолден-Холле во время каникул. Отец мальчика умер, и потому Уолден уделял ему куда больше внимания, чем любому другому юноше, и в знак признательности был вознагражден дружеским расположением со стороны наделенного живым умом молодого человека.

Более благоприятной почвы для начала переговоров невозможно себе представить.

«Думаю, мне будет сопутствовать удача, – подумал Уолден. – А это станет победой, настоящим триумфом!»

– Если я правильно понял, вы готовы взяться за эту миссию? – спросил Черчилль.

– Разумеется, – подтвердил Уолден.

Лидия встала.

– Нет-нет, не стоит беспокоиться, – сказала она мужчинам, тоже поднявшимся из кресел. – Я оставлю вас обсуждать политические дела без меня. Не желаете ли отужинать с нами, мистер Черчилль?

– Увы, но мне еще предстоит деловая встреча в Лондоне.

– Тогда, с вашего позволения, я откланяюсь. – И она пожала ему руку.

Затем она вышла из «Октагона» – восьмиугольного зала, где семья обычно пила чай, прошла через большой вестибюль, еще один холл поменьше и оказалась в цветочной комнате. В тот же момент один из подручных главного садовника – она не знала его имени – вошел через дверь из сада с огромной охапкой тюльпанов, розовых и желтых, приготовленных к обеденному столу. Одной из наиболее привлекательных черт Англии в целом и Уолден-Холла в частности она всегда считала изобилие цветов. Для нее каждый день срезали свежие букеты утром и вечером, причем даже зимой, когда растения приносили из парников.

Поскольку цветочная комната считалась как бы продолжением сада, рабочий приветствовал ее лишь легким прикосновением к кепке – он не должен был снимать ее перед хозяйкой, если только она не заговаривала с ним, – положил цветы на мраморный столик и удалился. Лидия села и с удовольствием вдохнула свежий, напитанный ароматами воздух. Эта комната как нельзя лучше подходила, чтобы успокоиться, а разговор о Петербурге ее расстроил. Она тоже запомнила Алексея Андреевича застенчивым маленьким мальчиком на своей свадьбе, но тот день остался в памяти и как самый несчастный в ее жизни.