Именно таким было время, о котором я буду повествовать. Начало же моего рассказа относится к семьсот пятнадцатому году со дня основания великого Рима, а страной, где произошли события, о которых я поведаю, был Израиль – имя, одновременно означающее и царство духа, и обиталище тела (хотя истинное значение этого имени, как ни странно, связано с богоборчеством). Израиль представлял собой наиболее удаленную провинцию Римской империи, и звали ее римляне Палестиной. В самом начале периода, о котором пойдет речь, они правили в Палестине не сами, но через назначенного ими «царя».

Уж если я назвал себя рассказчиком историй, то самое время мне, отказавшись от пустых абстракций, которыми я вас до этого пичкал, соткать из слов живые фигуры – пусть они двигаются, говорят, носят свои одежды… Но для начала дам я себе волю и ударю, так сказать, по струнам своей арфы, чтобы нарисовать маленькую предварительную сценку – перед тем, как обратить ваши взоры к вещам более важным и серьезным.

И вот представьте – вы в одной из иерусалимских таверн, чьи стены и потолок увиты виноградом, совсем недалеко от места, где обычно проводят казни; сидите и слушаете, что говорит декурион по имени Секст, мелкая пешка среди офицеров римской армии. Он хорошо знает местную жизнь и местный язык и часто сопровождает приехавших из столицы империи знатных римлян в их прогулках по Иерусалиму. Сейчас он сидит за грубым столом, поверхность которого заляпана винными пятнами, и, несмотря на то что его примитивная натура полна презрения к иностранцам, он достаточно дружелюбен, а потому, заказав целый мех вина, угощает сидящих вокруг молчаливых бедных евреев, которые, потягивая из кружек, сидят и слушают его речи. Лицо и тело Секста покрыты изрядным количеством шрамов, полученных им, как видно, и в боях, и по тавернам, в пьяных драках, а его претензии на статус ветерана подтверждает единственный целый глаз – левый.

– Так вот, – говорит он, постоянно вставляя в свою речь местные словечки, а то и греческие, – наши солдаты стоят от кан до шам, то есть отсюда и дотуда.

Для убедительности он мокрым от вина пальцем рисует на крышке стола карту и продолжает:

– Вот от этой горячей вонючей кучи навоза – не то что меня достает жара, я ее легко переношу… Но эта вонь! Терпеть не могу вони… Ничего личного! А если кто и обижается, то я за него не дам и миски цветной капусты, этого вашего крувита… Так вот, мои маленькие йедидим [3], если от вашей кучи навоза идти туда, через Францию и Испанию, на самый край нашего грязного шатияха, то есть материка, то вы попадаете в Британию. Так она называется. Я везде побывал. И там, и там, и здесь. Римский орел раскинул свои крылья так далеко, что скоро, глядишь, треснет посередке…

Секст делает паузу, оглядывая сидящих, и продолжает:

– Да, жарко у вас. Хотя жару я переношу легко. А вот в Британии вы бы отморозили себе причинное место. Голые ублюдки, все в синей краске с головы до… Спасибо, счастье мое, сколько мы тебе должны? Так вот, эти ублюдки совсем нечувствительны к крио, то есть к холоду. Конечно, все зависит от воспитания, но мне больше по душе ваша вонючая братия… Никого не хочу обидеть, а за того, кто обиделся, я не дам и ломтика полусгнившего илтита, то есть лосося.

Секст обводит взглядом притихших евреев и вдруг взрывается:

– Эй! Ты что это, плевать вздумал? Плевать на стол и вредно, и глупо. Есть особый горшок, в него и плюй! А если ты не просто плюнул, а что-то имел в виду, когда плевал, то послушай внимательно!