А затем, довольно легко, Елизавета разрешилась мальчиком. Крепким и таким большим, какого бабки никогда еще не видели. Когда малышу обрезали пуповину, связывавшую его с матерью, и, как положено, пару раз шлепнули по мягкому месту, он взглянул на свет Божий и басовито завопил.

Мне кажется, в этом месте я должен сделать важное уточнение – несмотря на то, что говорят легенды, во множестве ходившие уже после его смерти, ребенок этот не выглядел великаном. Сколько мы слышали историй про огромную, размером с бычью, голову, которую хранили в винной бочке, настолько тяжелую, что требовалось двое, а то и трое крепких мужчин, чтобы поднять ее (такие истории в ходу в Галлии). Но где сейчас находится эта голова – никто не знает. Нет, ребенок оказался крупным, и он вырос в мужчину, рост и стать которого сильно отличались от того, к чему мы привыкли в Израиле, где мужчины не славятся особыми размерами. Но Голиафом он не был. Не был он, давайте уж будем честными, и Самсоном. Похожие истории ходят о его родственнике, Иисусе-плотнике, которого некоторые тоже называют великаном, и, думаю, какая-то правда в том есть – только, может быть, в той части этих историй, которые относятся к взрослой жизни Иисуса. Впрочем, не станем забегать вперед слишком далеко. Что же касается нынешнего новорожденного, то мальчик оказался крупным и горластым, и, когда пришел день обрезания, он горестными воплями оплакал утрату своей крайней плоти – так, словно для него это была самая ценная вещь в мире. Священник же, который своим присутствием освящал обряд, провозгласил:

– Сие дитя предает часть плоти своей Богу семени Авраамова во имя союза с ним, равно как и часть крови своей. И да будет наречен он, как и отец его – Захарией.

Сам же Захария сильно возбудился при словах священника, и тогда Елизавета сказала:

– Нет! Имя ему – Иоанн.

Удивлению собравшихся не было предела, но священник, преодолев недоумение, посмотрел на Захарию, который взволнованно размахивал руками и натужно силился что-то произнести, и задал все-таки свой вопрос:

– Иоанн? Но разве в твоей семье и семье твоего мужа кто-то носит подобное имя? Если нет, то мы не можем назвать это дитя Иоанном.

– Когда мужу моему было видение в храме, именно это имя услышал он из уст архангела – Иоанн!

– Мы должны услышать слово, произнесенное отцом, – произнес священник, – но уста отца запечатаны!

Захария же, взволнованно жестикулируя и мыча, потребовал, чтобы принесли ему глиняные таблички и стилус, что Елизавета и сделала. Легенды рассказывают, что, как только младенец услышал собственное имя, то сразу же радостно завопил, хотя и нет у нас особых оснований верить в точность рассказываемого – с чего бы это Господу понадобилось заставлять его вопить, если в тот же момент уста Захарии отверзлись и он ясно и четко произнес:

– Зовут его Иоанн!

И вновь изумились собравшиеся, а некоторые пали на колени. Захария же, словно желая выговориться за все эти девять месяцев вынужденной немоты, стал велеречивым, как пророк. Младенец закричал снова, но отец, приказав ему замолчать, заговорил. Слова его лились гладко и торжественно, фразы звучали ясно и четко, словно Захария репетировал их все время, пока был нем.

И говорил Захария так:

– Благословен Господь наш, Бог Израилев, что посетил народ свой и принес избавление ему; и воздвиг рог спасенья нам в дому Давида, слуги своего…

Иоанн же все это время вопил так, словно дудел совсем в другой рог. Мать принялась качать и успокаивать сына, но тот только пуще раскричался. Захария же, уже не обращая внимания, продолжал: