Это называется “монах в миру”, – так он сам объяснял.

Поскольку в его деревне нет интернета – Читарь регулярно выезжает на своей “Каравелле” в Павлово и часами сидит где-нибудь в кафе или баре, с ноутбуком, подключившись к Сети и опять же – поглощая книги.

Я знаю, сам видел: к нему подсаживались женщины, первыми заводили разговор, улыбались, гладили себя по волосам, заигрывали, – они хотели Читаря физически, он выглядел как романтический маргинал или, наоборот, маргинальный романтик; он походил то ли на Александра Македонского, то ли на Андрея Рублёва.

Я в его, Читаря, жизнь не лез никогда; что он делает с теми многочисленными женщинами – не знаю. Может, именно от них и убежал в деревню Криулино.

– В этих галстуках, – сказал Читарь, – мы с тобой похожи на людей из похоронной конторы. Да. – Он рассмеялся. – Не хватает только катафалка! В таких костюмах и с такими рожами – нам надо ехать на катафалке!

– Так тоже нормально, – сказал я. – Пусть все думают, что мы едем забирать пустой гроб, или, например, крест надгробный.

– В катафалке лучше, – уверенно заявил Читарь. – Их вообще никто никогда не останавливает. Плохая примета – переходить дорогу похоронам. В Америке тридцатых бутлегеры возили виски только на катафалках.

– Хватит, – сказал я. – Катафалки, бутлегеры – что за тема такая? Спасибо, друг. Нашёл, с чем сравнить.

Читарь опять засмеялся и вдавил педаль. Он был большой любитель быстрой езды. Мы обогнали одного, второго и третьего. Нам даже сзади посигналили и моргнули светом: мол, на грубость нарываетесь, ребята. Но Читарь только улыбался и давил тапку.

Дорога, рано утром свободная, сама звала – давай, поддай коняшке под бока, разогрей кровь.

Бог создал человека, способного перемещаться со скоростью пять километров в час. Но Бог захотел, чтоб человек создал технику, дающую возможность разгоняться до таких скоростей, какие не каждый из людей способен даже вообразить.

Читарь зашёл на обгон четвёртого. Двигатель выл, исторгая почти музыкальный набор звуков, выражающих протест. В лоб нам медленно выкатилось нечто громадное, солярой чадящее, – агрегат для ремонта дорожного полотна.

Не стану врать: тут я испугался, упёрся коленями и подошвами, правой рукой ухватил ремень, суетливо задёргал, натягивая поперёк груди.

В долю мгновения Читарь переложил руль и красиво объехал всех, вовремя перестроился.

– Ты боишься, – сказал он, – потому что недостаточно веришь. Надо верить. Если веришь всей душой – тогда ничего не случится.

Я не ответил, просто кивнул.

Читарь никогда не попадал в автомобильные аварии. Даже в мелкие. С ним вообще никогда не происходило ничего плохого. Сам он полагал, что так действует божья благодать, его защищающая; он называет её по-гречески: Невма.

Когда доехали, часы на фасаде вокзала показывали половину восьмого.

У складских ворот не было ни души.

– Всё-таки, – сказал Читарь, – мы с тобой деревенщины. Селюки. Приехали за час до начала. Люди ещё зубы чистят, а мы уже под дверью стоим.

– Ничего, – ответил я, – зато мы первые. Вдруг тут очередь будет.

Вокзал был частью главной площади города. В её центре, распирая грудью пространство, стоял огромный идол: прямоугольный гранитный постамент вздымал в небо бронзовую фигуру Ленина. Скульптор изваял вождя трудящихся в зимнем пальто и в шапке-ушанке.

Люди давно уже не поклонялись идолам Ленина – во всяком случае, в массовом порядке; не жертвовали ему горы цветов, не отдавали своё время и внимание. Но вдруг выяснилось, что среди многих тысяч идолов, стоявших по всей стране, разнообразных – Ленин недвижный, Ленин шагающий, Ленин в кепке и без неё, и, наконец, наиболее распространённый: Ленин, подъявший длань и указующий перстом в светлое будущее, – всего в пяти случаях вождь пролетариата имел на голове зимнюю шапку.