Это большие деньги.

И нате вам – как бы переродились ребята. Стали строже, молчаливее, уже не орали на всю забегаловку, не приветствовали шумно и радостно Фатиму, когда та подносила им «Невское светлое», разговаривать стали вполголоса, будто скрывали нечто важное, что наполняло их жизнь.

А ведь наполнило – ожиданием и неопределенностью.

И Михась, и Алик словно чувствовали на себе внимание какой-то высшей силы, о которой они ничего не знали, только чувствовали, что такая сила есть, и она проявляет к ним интерес.

В пивнушку к Фатиме заходили молча, протискивались между тяжелыми стульями в самый угол, усаживались спиной к остальному залу и тут же начинали шептаться, стараясь не привлекать к себе внимания. Каждый раз, когда в кармане Михася раздавался телефонный звонок с вибросигналом, Михась вздрагивал, спешно, путаясь в складках подкладки пиджака, лез в карман, нажимал кнопку, боясь опоздать, боясь и в то же время желая, чтобы опять откликнулись те силы, о которых они ничего не знали, но хотели, хотели вступить с ними в сговор.

– Слушай, – сказал однажды Алик свистящим шепотом, отгородившись спиной от посетителей. – Тут у меня мыслишка мелькнула… Все не так просто, как может показаться.

– Ну? – насторожился Михась.

– Мы же его не знаем, а он нас знает. Может быть, даже в этом зале сидит и пивко попивает, на нас поглядывает, усмехается нашей простоватости.

– Ну и что? – повторил Михась, раздражаясь.

– А то, что денег он не даст.

– Почему?

– Потому что мы его не знаем. Поручит что-нибудь рисковое, мы выполним, а он исчезнет. И никаких двадцати тысяч мы не получим.

– И что ты предлагаешь?

– Пусть появится.

– А на фиг?

– Чтобы все было честно.

– Нет, Алик, лучше, чтоб мы его не знали. Я, например, не хочу его знать. Мне так спокойнее. И ему спокойнее.

– А деньги?!

– Пусть дает вперед. Утром деньги – вечером работа. Старый закон.

– А знаешь, в этом что-то есть, – согласился Алик. – Ты сказал ему, что нас двое?

– Он знает.

– Но ты сказал?

– Отвали, Алик. Сказал, и не один раз. И он открытым текстом заверил – по десять тысяч на брата.

– А знаешь, – все тем же свистящим шепотом заговорил Алик, – если он так легко согласился дать нам по десятке, то за хорошую работу мог бы накинуть еще кое-что… А?

– Мысль, конечно, интересная, но только вот что-то он замолчал.. Я бы на его месте вообще затеял переговоры с несколькими ребятами и посмотрел, кто справится лучше, кто покруче…

– Думаешь, мы слабоваты?

– Какая разница, что я думаю! Важно то, что думает он! – Михась замолчал, потому что в этот самый миг в его кармане забился, завизжал мобильник. Михась установил вибрацию самую сильную, мелодию подобрал самую громкую, чтобы почувствовать, услышать мобильник на расстоянии, если он вдруг окажется в другой комнате, в куртке на вешалке, на тумбочке в спальне.

– Да, – сказал Михась негромко. – Слушаю.

– Это я, – прозвучал уже знакомый грубоватый напористый голос. – Узнаешь?

– С трудом… Давно не общались.

– Занимался вашими делами.

– А какие у нас дела?

– Ты где сейчас?

– Пиво с Аликом пьем.

– У Фатимы? – В голосе собеседника первый раз прозвучала неуверенность, он как бы спохватился, что сказал лишнее, выдал себя, оплошал.

Что-то говорил Михась, в трубке было слышно, какие слова подсказывал ему Алик, гул пивнушки доносился до Епихина, а он молчал, приходя в себя от той глупости, которую только что сморозил. Хотелось показать свою осведомленность, мол, все знаю, мол, каждый ваш шаг у меня перед глазами… Вот и ляпнул. Но что делать, что делать, надо как-то выкручиваться…