Знаю, что собирается. Поедет поступать в Текстильный институт на модельера или что-то в этом роде. Не поступит, к сожалению. Вернётся и год будет работать то ли на швейной фабрике, то ли в ателье и в конце концов пойдёт в техникум. Потом когда-то откроет швейный цех, если я не путаю…

– Собираюсь. Поедем с мамой в конце июля. Через полтора месяца уже.

– Ну, отлично, молодец. Так что, придёшь завтра?

– Ну… ладно… А во сколько? Я ведь точно не знаю, когда у меня закончится.

– Ну, не беда, я буду дома сидеть и ждать. Когда закончится, тогда и закончится.

– Ты шить что ли собираешься?

– Ну, вроде как, – усмехаюсь я.

– Прям секретный такой… Ну, ладно, приду.

Она с детства любит шить и умеет это делать весьма неплохо. Известная в наших кругах швея, одним словом. Посмотрим, что она скажет насчёт моей идеи. Если откажется сама, может кого-нибудь посоветует.

Я завтракаю и собираюсь идти навестить дядьку. Одеваюсь, когда звонит телефон. Это мама.

– Артём, слушай, я поговорила у нас с преподавательницей английского. Молодая девочка, её все очень и очень хвалят. Говорят хорошая, как ты и хотел. Так вот, она не против позаниматься с тобой. Поэтому сегодня в час дня придёшь в университет… Помнишь, где романо-германская филология?

– Помню…

– Вот. Приходи туда. Зайдёшь на кафедру, и спросишь Лилию Юрьевну Урусову. Она тебя посмотрит и решит, что с тобой делать. Запиши имя и номер кабинета.

Я записываю, одеваюсь и выскакиваю из дома. На сердце легко, настроение беззаботное. Лето, кайф, никаких экзаменов, никаких напрягов, вся жизнь впереди. Блин, как же здорово!

Во дворе дерутся воробьи, дворник метёт дорогу метлой с жёсткими редкими прутьями, бабушки сидят на лавке и жмурятся на солнышке. Пахнет озоном.

Я прохожу мимо школы, мимо гастронома и захожу в «Домовую кухню». Покупаю несколько слоек и котлеты-полуфабрикаты в панировке. Они, конечно, внутри в основном из хлеба, но, в конце концов, и что из того? Приду и пожарю дядьке.

Складываю всё в сшитую бабушкой сумку из плащёвки, выхожу и шпарю по Ноградской в сторону Пятьдесят лет Октября. Там снова иду по двору. Обхожу невысыхающую лужу, ни Жука, ни Аркана, к счастью, не встречаю и двигаю непосредственно к дядькиному подъезду.

Поднимаюсь на пятый этаж и звоню в дверь. Она тут же, в тот же миг открывается и передо мной предстаёт дядя Гриша. Глаза выпуклые, горят огнём, лицо белое, испуганное, на лбу испарина. Он подаётся вперёд, хватает меня за шиворот и втаскивает в квартиру.

Дверь тут же закрывается. Очень тихо и аккуратно, и дядька набрасывается на меня.

– Ты её видел?! – шепчет он. – Видел или нет? Раз молчишь, значит видел.

– Кого?! – недоумённо спрашиваю я.

– Тихо! – шипит он, резко прикладывая палец к губам. – Продала сука! Падла ментовская!

Обострение, блин… Сейчас опять начнутся резкие скачки настроения…

– Там нет никого, пожимаю я плечами. Пустота.

Надо как-то его отвлечь.

– Я тут вам гостинцы принёс… Смотрите, слойки и…

– Замолчи! – шепчет он. – Заткнись!

Он становится неподвижным и обращённым в слух. За дверью раздаётся едва заметный шорох и дядя Гриша вздрагиает и снова прислушивается, а потом вдруг раздаётся резкий звонок.

– Суки! – задыхаясь шепчет он. – Суки! Хер вам! Хер вам! Вот посмотри сам в глазок! Тихо только!

Я шагаю к двери делаю, неловкое движение и задеваю приваленный к стене зонтик. Бросаюсь, но не успеваю подхватить, и он с грохотом падает на пол, увлекая за собой тяжёлые ботинки.

Дядька аж подпрыгивает от ужаса и кулаки его взлетают над головой.

– Тихо! – одними губами шепчет он… – Тихо, твою мать!