Дама на стойке несколько раз судорожно моргнула – ярость охотничьей птицы медленно угасала в круглых, ярко-желтых глазах. И вдруг отчаянно смутилась и торопливо втянула в рот свисающий мышиный хвостик. Хвостик напоследок дернулся.

– Простите, дорогая! – дама прикрыла рот ладошкой и деликатно икнула.

Кошка растянула пасть в совершенно человеческой ухмылке и снова свернулась клубком.

Дама соскочила на пол, и мягко постукивая башмачками, засновала за стойкой: взвешивая, отсчитывая, измеряя… Негромко взвизгнула рукоятка кофейной мельнички. С каждым ее поворотом в кофейне становилось все светлее: разгорались лампы, разноцветные абажуры наливались изумрудной зеленью, солнечной желтизной, темной кровью граната…

Синим огнем вспыхнули спиртовки на стойке. Поплыл тонкий запах свежесмолотого кофе…

Дама ловко сняла джезву со спиртовки – и в два глотка опустошив крохотную белую чашечку кофе, вывернула ее на блюдце. Подхватила свисающее на цепочке пенсне, водрузила его на нос и пристально всмотрелась в кофейные разводы на белизне фарфора.

– Переодевайтесь, дорогая! – отрывисто ухнула она. – У нас дела!

Кошка шевельнула кончиком хвоста… повернулось чуткое шелковистое ухо…

В свете разгорающихся ламп мягкой охрой вспыхнула кирпичная стена, и словно карандаш невидимого художника прочертил в ней прямоугольник дверного проема. Золотистая ручка дрогнула, сверкнула разноцветная мозаика витражных стеклышек и громко звякнул дверной колокольчик:

– Дланг-дилинг-дан!

Стремительно, с места, кошка взмыла в прыжке… Серая мохнатая тушка на миг зависла в воздухе – победно вился пушистый хвост…

Лампы полыхнули светом, отражаясь в крахмальной белизне скатертей и острых гранях кружевных салфеток… и вторая дама, в платье чешуйчатого шелка, мягко опустилась на высокий ореховый стул с гнутой спинкой.

– Вечно вы в последний момент! – укоризненно покачала головой Сова, протирая пенсне.

Кошка лишь легкомысленно фыркнула, оправляя на плечах пушистую горжетку серого меха и с треском захлопнула перламутровый веер.

– Динг-донг! – звякнул колокольчик, и через порог ступил молодой мужчина.

– Я… никогда не замечал, что тут есть кофейня. – пробормотал он, окидывая взглядом зал. – Простите, дамы… Здравствуйте…

Дверь с легким звоном захлопнулась у него за спиной, отрезая шум дождя, цокот копыт и шорох колес экипажей по мокрой булыжной мостовой.

– Если вы нас нашли, значит, вам это нужно. – погружая губы в чашку, где сливок было изрядно больше, чем кофе, томно мурлыкнула Кошка.

Юноша судорожно чихнул. Потянулся к карману… и растерянно уставился на некогда бывшую носовым платком мокрую грязную тряпку. Кажется, некоторые из украшавших ее темных пятен были пятнами крови. Руки у него дрогнули, платок упал на пол, неопрятно растопырившись на медовом паркете.

– Я… я сейчас уйду! – пробормотал юноша, покачнулся и без сил опустился на краешек стула, стараясь не касаться белоснежной скатерти грязным, будто в канаве валялся, сюртуком. Вокруг замызганных сапог стремительно натекала лужа, и он смущенно подтянул их под стул. – Простите… Я только посижу… пару минут… всего пару минут, дамы! У вас тут так тепло… Посижу и уйду! – подергивающиеся частой мелкой дрожью пальцы он зажал между колен. – Все! Уже ухожу… уже! – лихорадочно твердил он, съеживаясь на стуле, словно хотел спрятаться за переплетением спинки как за нерушимой оградой. – Иду! – рывком, точно дернув самого себя за шиворот, он поднялся со стула, тяжело оперся о спинку – та громко скрипнула под его ладонью. Торопливо отдернул руку и заковылял к дверям, мучительно подволакивая ногу.