Поспешим же побывать в «центре мира» – Вечном городе Москве!

Ваш долг есть: сохранять законы,

На лица сильных не взирать,

Без помощи, без обороны

Сирот и вдов не оставлять.

Г. Р. Державин

Верховная власть в Москве в стародавние времена принадлежала исключительно великому князю, а позже – царю. Его первым советником в управлении столицей, да и всем государством была Боярская дума, о чем говорит и обычай начинать каждый указ словами: «По указу великого государя бояре приговорили». Правда, в XIII и XIV веках большую власть имели и тысяцкие, возглавлявшие ополчение («тысячу»). Но после смерти московского тысяцкого Василия Васильевича Воронцова-Вельяминова († 17 сентября 1373 г.) Великий князь Дмитрий Донской упразднил эту должность. Вместо нее учредили должность «большого наместника московского», обязанности которого были близки к обязанностям тысяцкого, но он находился в большей зависимости от великого князя.

Главная же исполнительная власть, с которой сталкивались москвичи – приказы, впервые появившиеся в 1512 году. В XVII веке существовало около сорока приказов, среди которых – Посольский, занимавшийся международной дипломатией, Разрядный, назначавший служилым людям поместья и денежное довольство, Преображенский, вершивший политический сыск и суд, Монастырский, Аптекарский, Стрелецкий, Ямской и многие другие. Большинство приказов размещались в Московском Кремле в избах на Ивановской площади.

Против алтаря Архангельского собора тянулся ряд зданий в виде огромной буквы «П». Все они были деревянными, в два этажа, украшенные резьбой…

С раннего утра оживает площадь перед приказами, толпится народ. Двери еще закрыты, и просители разбрелись кучками по площади, но больше всего столпилось у «святого Ивана под колоколами», где раскинута палатка подьячих. Сами они уже за работой. Один пишет «подрядную запись» для пяти дюжих ямщиков, взявшихся возить бутовый камень на аптекарский двор. Бумага скоро будет готова, и подрядчики готовят мелкую деньгу – плату за работу. Другой подьячий, положив на колено лист бумаги, пишет челобитную. Часто макая гусиное перо в чернильницу, которая висит у него на шее, он строчит привычные слова, только изредка задавая тот или иной вопрос стоящему перед ним просителю, посадскому человеку. Около палатки еще один подьячий о чем-то беседует с крестьянином, в руках которого красный узелок, откуда выглядывает связка бубликов и еще что-то. Вероятно, подьячий дает добрый совет, и на лице крестьянина расплывается довольная улыбка, он благодарно кланяется и передает за услугу «поминок» – свой узелок.

Ближе к приказам несколько человек столпилось вокруг осанистого седобородого старика, а тот подробно повествует, какой наказ давал ему стольник, когда посылал из своей вотчины в Москву по судным делам.

Уже половина восьмого, скоро откроются двери, толпа все прибывает. Со всех сторон спешат приказные подьячие, путаясь в своих длиннополых кафтанах. Некоторые из них ненадолго останавливаются поговорить со знакомыми челобитчиками, но большинство быстро расходятся по палатам. В комнатах душно, тесно, маленькие слюдяные окошки почти не дают света. Длинные узкие столы завалены бумагами, глиняными чернильницами и песочницами, лебяжьими перьями, клеем и воском для печатей.

Относительным порядком и чистотой отличается казенка, где сидит судья с товарищами. Стол здесь покрыт красным сукном, на нем медная чернильница, а вечером появляются в медных тройных шандалах восковые свечи. К стенам придвинуты дубовые и липовые коробки, где хранятся приказные дела.