Иногда по вечерам в царские покои приглашали венецианцев. Играл на гуслях какой-нибудь древний старик, пели слепцы. Маджи рассказывал о далекой Венеции. Толмач переводил его слова царю, Годунову и приближенным боярам. Меджи говорил о своей родине, о красивых мраморных дворцах, о соборе Святого Марка, о бирюзовом нежном небе Венеции, которое смотрится в волны лагун и отражается в зеркале каналов. Описывал своих ученых, народных героев, и слушатели задумывались. Им грезилась страна, о которой рассказывал этот черноглазый венецианец, она им казалась нежной и прекрасной, как весеннее утро.

Несколько вечеров подряд у царя не было собраний. Когда же вновь собрались, Маджи отсутствовал. Годунов сказал, что посол занемог и его больного увозят домой. Так прошло первое посольство непонятных людей с далекого берега Адриатического моря.

При царе Михаиле Федоровиче Москву посетили немецкие послы.

Еще с вечера стало известно, что иноземные гости остановились в семи верстах от города и ждут почетной встречи. Разоделись москвичи, как на праздник, – цветные кафтаны и шапки с меховой опушкой на мужчинах, пестрые расшитые телогреи и кокошники на женщинах. А яркое солнечное утро придает еще больше блеска и веселья шумной толпе, отовсюду слышатся смех, шутки и говор. В окнах богатых домов видны женские лица, это жены и дочери бояр и именитых людей московских. Им тоже хочется посмотреть на редкое зрелище, да неприлично знатной женщине выйти в народ, на улицу – искони не положено подобное в Московском государстве.

– Едут, едут! – послышалось вдруг, и толпа разом двинулась в сторону ближе к дороге. Но там уже по обе стороны цепью стоят стрельцы, сдерживая напор любопытных. Поезд приближается. Впереди верхом на прекрасной белой лошади из царской конюшни едет главный посол, человек лет пятидесяти со спокойным и величественным выражением лица. Видно, немалую должность занимает он у своего государя – так велика его свита, так богаты платье и вооружение. Рядом его товарищ, совсем еще юноша с блестящим задорным взглядом и волной черных кудрей до плеч. По правую руку от старшего посла едет стольник, посланный навстречу гостям, а позади в стройном порядке движется многочисленная посольская свита и отряд стрельцов. С одинаковым любопытством рассматривают друг друга иноземные послы и московский народ. Дивятся москвичи на короткие камзолы гостей, шляпы с развевающимися страусовыми перьями, сапоги с блестящими шпорами. А лица-то, лица! Ни на одном нет бороды, этой чести и гордости русского человека, – сразу видно, что нехристи.

И гости не могут надивиться на окружающее, странными и жалкими кажутся им невысокие деревянные постройки, тесные немощеные улицы. Далеко видит зоркий глаз всадников и, как ни мети и ни чисти дорогу, не скрыть московской грязи. Да и сами москвичи в тяжелых одеждах производят странное впечатление.

Медленно движется поезд по направлению к подворью, приготовленному для гостей. То и дело обращаются послы к своему спутнику с вопросами, но недаром учил стольник наизусть государев наказ, где прописаны разные вопросы и ответы на них. С достоинством отвечает он, что пожары случаются божьим соизволением, а бывают они не только в Москве, но и в иных государствах; что стоят в Москве тридцать полков ратных людей, всегда готовых двинуться на врагов по государеву слову, а сколько их стоит еще по разным городам, того и счесть невозможно. Если же гости задавали вопрос, которого не было в наказе, стольник уклончиво замечал, что он-де человек служивый, приехал из своего поместья недавно и ему о том ничего не известно.