Мама спрятала улыбку в уголках рта.

– Вовка передал, чтобы ты не волновался, – сказала она. – Я спросила его о том же. Это не так работает. Осталось, чтобы не волновалась я.

– Это невозможно, – закинул я руки за голову. – Кстати, зря. Нет, я вовсе не умаляю твоих переживаний, материнское волнение – это нечто неотвратимое и даже приятное, но для серьезного беспокойства нет причины, а несерьезное всегда рядом. Если бы речь шла о какой-нибудь инфернальной заразе или еще о чем-то столь же опасном, сейчас бы рядом со мной сидела Лиза. А еще скорее я бы временно прописался в Ушковской квартире. В самом тяжелом случае был бы вывезен на дачу к ФСБ. Я уж не говорю о том, что ничего не знаю об инфернально неизлечимых заразах. Так что все идет своим чередом.

– Тебе никто не говорил, что ты зануда? – усмехнулась мама.

– А с кем я близко общаюсь, кроме тебя? – ответил я вопросом.

– Это меня и беспокоит, – заметила она.

– Вот! – поднял я палец. – А ты говоришь, стрела. Да плевать на стрелу. Поэтому давай на время забудем о душевной сфере и займемся сферой пищеварительной. Если ты поделишься со мной борщом, то я поделюсь с тобой котлетой и пюре.

– А у меня еще есть пирожки с яблоками, – улыбнулась мама. – Половину всучила Вовке и Толику, но осталось еще много.

– У меня замечательная мама! – крикнул я ей вслед.

Она не стала отвечать мне цитатой из засмотренного фильма. Но улыбнулась именно так, как нужно. Я спустил ноги с кровати и потер грудь. Кажется, пробоина действительно была виртуальной. Или нет? Интересно, к чему привел мозговой штурм, и что сумела найти Маринка? Иногда она проявляла удивительную виртуозность в интернет-серфинге.

***

Ни Димка, ни Вовка не были способны на особые кулинарные подвиги, так что Лизка явно поделилась собственной обеденной стряпней. Я никогда не страдал особыми пристрастиями к хорошей еде, но не отметить изысканность котлет по-киевски было невозможно. Добавлю, что и матушка не ударила в грязь лицом. Борщ был восхитителен. А за пирожки ее можно было чем-нибудь наградить. Вопрос, чем?

– Представляешь, – я отставил чашку, – а ведь мы могли бы неплохо зарабатывать, если бы открыли какую-нибудь едальню!

– Нет уж, – покачала головой матушка, которая уже рубила на разделочной доске лук. – Есть вещи, которые можно делать только время от времени. Конечно, если у тебя нет к этому призвания. На ужин, кстати, будет картошка с селедкой. Так что дальше никаких изысков.

– Мама, – рассмеялся я, поднимаясь и собираясь помыть посуду. – Какой ужин? Седьмой час! Это и был ужин!

– Знаю я твои привычки, – засмеялась мама. – Опять полезешь в холодильник ночью.

В фартуке у нее зазвонил мой телефон. Пока мама слушала едва различимую скороговорку Вовки, я успел поставить тарелки в раковину, открыл дверцу, чтобы выкинуть в мусорное ведро салфетки, и подмигнул домовенку Фемистоклу, который третий месяц жил у нас под раковиной. Он сосал селедочный хвост и выглядел совершенно счастливым. С того самого дня, как я отобрал его у семейки упырей, Фемистокл отказался от меня уходить. И место жительства тоже сам себе выбрал. Я предлагал ему и собственную комнату, и кладовку, и балкон, но он открыл дверцу под раковиной, постучал ногой по ведру, прикинул расстояние между ним и стенкой и сказал, что будет жить здесь. Пока не найдет себе нормальный дом.

Замечу, что оговорка про нормальный дом меня нисколько не обидела, я уже знал, что домовые считают нормальным только то жилье, которое опирается на землю, а не на нижестоящие этажи. Имя себе Фемистокл тоже выбрал сам. Попросил что-нибудь на букву «Ф». Пришлось стянуть с полки энциклопедию, так Фемистокл и стал Фемистоклом. Маму он не провоцирует и не обижает, исполняет заданные мною правила конспирации, да и не должна она его увидеть, пусть даже от полноты чувств он изредка стучит по трубе, но только когда я дома.