— И что? Выгоните меня отсюда?

Брякнула наобум, хотя от этой академии можно любой подлости ожидать. А папу уже завтра на операцию положат. С мамой вчера переписывалась.

— Отчисления у нас возможны, хотя это крайняя мера. Шумский — не пай-мальчик, но постарайся больше не встревать с ним в конфликт. Он считает все это недоразумением, говорит, у него нет к тебе никаких претензий…

— А вы ему верите?!

Ирина Алексеевна приподнимает аккуратные брови:

— Он — сын члена попечительского совета академии и очень уважаемого бизнесмена. Так что да, я ему верю. И рекомендую тебе тоже ему поверить. Но если будут проблемы, обращайся, пожалуйста. И выздоравливай!

После разговора на душе остается неприятный осадок — типа я сама виновата, не умею ладить с людьми, а Шумский и ни при чем, получается.

Лежу еще три дня в стационаре. Чувствую себя намного лучше — можно спокойно выспаться и тебя никто не дергает. Не смеется за спиной, не упражняется в остроумии и не ворует куртку.

А когда возвращаюсь в общагу, нахожу на своей кровати большой пакет с логотипом известного спортивного бренда. Оглядываюсь на всякий случай, но вокруг никого. Мои вещи, учебники — все на месте.

Медленно разворачиваю пакет, из него выпадает визитка, но все мое внимание сосредотачивается на… куртке! Настоящей осенней куртке, очень похожей на мою прежнюю. Только эта намного прочнее и функциональнее — столько карманов! — и теплее.

Быстро надеваю ее на себя — она еще и намного легче и мягче и моей убитой, и той куртки, что мне комендант передал. Кручусь на месте от радости — никогда у меня не было такой качественной вещи.

У меня?! Стоп, Мира. Откуда она здесь?

Наконец вспоминаю об упавшей визитке.

Красивый золотистый кусочек пластика, на котором написано только два слова: «Инга Ульссон».

Невеста Шумского.

12. Глава 11

До самого вечера разбираю завалы с домашкой. Можно ненавидеть вайб этой академии, но что-что, а учат здесь мощно. В смысле — дают информацию, а берешь ты ее или нет, это твое дело. Но пока ни одного раздолбая я здесь не встречала, по крайней мере в нашей группе их точно нет.

Когда в животе начинает урчать, вспоминаю, что забыла поужинать. На часах уже пол-одиннадцатого, столовка в корпусе закрыта, в нашей комнате еды нет. Значит, придется терпеть.

Похоже, этот «скилл» я здесь точно прокачаю. Если с ума не сойду.

Юлька возвращается в одиннадцать и удивленно таращится на меня:

— Привет! Не знала, что тебя сегодня выпустят. Как ты?

Взгляд у нее такой участливый, что мне становится не по себе.

— У меня вообще-то сильная простуда была. И так неделю почти провалялась.

Соседка моя неторопливо раздевается, аккуратно кладет свой ноут на стол и только потом объясняет:

— Да просто говорили, что все намного серьезнее у тебя. Типа нервный срыв.

— Кто такое говорил, интересно? — Невольно вспоминаю разговор с помощницей ректора. — Сплетни типа?

Шелест мнется, взгляд стыдливо отводит и пытается скрыться за ноутбуком. Мы с ней не подруги, конечно, но чисто по-соседски совершенно нормально ладили. Да, у нее своя тусовка с айтишными очкариками, но общие темы мы с ней всегда находили.

— Юль? Что говорят-то про меня? — спрашиваю чуть громче, чем надо. — Ко мне вообще никто не приходил, когда я болела, даже не написал на телефон, не полюбопытствовал, что со мной.

— Я хотела, честно, — волнуясь, торопится сказать Шелест. И я ей верю. — Правда хотела, в первый же день, когда узнала. Но Янка сказала: тебя не нужно беспокоить, ты очень перенервничала. Новая обстановка, стресс, проблемы с адаптацией…