Вшивый, чуть что, будет говорить про баню, а Анжелочка из раза в раз скатывается мыслями к Ольшанскому. И зачем, спрашивается? Все это в прошлом, никому не нужном, отправленном на свалку.

Вот только думать больше ни о чем не хочется. Не о Тимирязеве же, да?

В груди снова начинает болезненно ныть при одной только мысли.

Все-таки он туда пролез.

Вот надо было все пресекать на корню, посылать его к черту с самого начала, не позволять себе видеть в нем никого, кроме босса.

Нет ведь, Анж захотелось себя пожалеть, почувствовать себя главным призом для интересного мужчины. Кто ж теперь виноват, что мне прилетело ответочкой?

Не знаю, как у кого, но лично для меня время, проведенное в больнице, имеет такой же вязкий, невыразительный вкус, как и местная еда, которую даже не пытаются сделать съедобной.

Из всех развлечений — только медицинские процедуры и вот эта вот удивительная викторина. Из чего и каким образом сделана та полезная гадость, которую мне принесли на завтрак.

Овсяная каша с запахом подгорелой капусты. Нет, ну правда, на каком этапе готовки эти две субстанции умудрились так крепко въесться друг в друга?

Мне выдают таблеточки — две покатые и белые. Я с подозрением кошусь на них, и интересуюсь, какая из них откроет мне путь в Матрицу. Дежурная медсестра на меня смотрит как на невыносимо умничающего человека и сообщает, что это просто магний, витаминчик для всяких психованных. Безвредный и неопасный. И в матрицу мне нужно выдвигаться как-то своим ходом.

Приходит врач — пожилая женщина с усталыми, но все-таки добрыми глазами. Мне она делает мягкий выговор, замечая, что нервы в моем положении — штука очень опасная. Выписывает мне посещение психолога и кучу анализов до кучи.

Блин, и почему у меня нет внутри этого волшебного рубильника, чтоб отключить к чертовой матери все эмоции?

Врач отходит в дальний угол, и я сама ощущаю, как напрягаются мои уши.

— Ну как ты, Катерина, готова? — ласково и сочувственно врачица касается плеча лежащей. Та ничего не отвечает, кажется — качает головой из стороны в сторону.

— Ну ничего, ничего, у тебя все еще будет, девочка… — врач делает то, что так отчаянно хотелось сделать мне — треплет девушку по плечу, — ты здоровая, молодая, все у тебя будет.

Если бы вселенная собирала петиции за счастье для этой незнакомой мне Кати — я бы прямо сейчас поставила подпись.

В какой-то момент я понимаю, что беспокойно тереблю телефон.

Пустота внутри прорывается наружу, и раз за разом тянет ручки к телефону, разблокировывает его, открывает мессенджеры, проверяет социальные сети, журнал вызовов.

Он…

Он вообще не собирается мне звонить?

И писать тоже?

Вообще ничего? Даже чего-то вроде “возвращайся скорее, мы без твоего главнокомандования загнемся”?

Нет.

Я ужасно злюсь на саму себя, но четыре раза подряд я ловлю себя буквально с поличным. Уже открывшей мессенджер и набравшей Артему заготовку сообщения.

И лишь с третьего раза, разозлившись и выйдя в меню, чтобы к черту вычистить весь диалог с ним, я понимаю, что у меня вообще-то висит несколько не отвеченных.

Алена: “Там с тобой все в порядке? Мои официанты делают ставки, насколько ты загремела в больницу. Я поставила три сотни на то, что ты сбежишь через неделю”.

Нет, определенно эта рыжая ехидная мне по-прежнему нравится.

Улыбаюсь как-то сама по себе и набираю ответ.

“Боюсь стать причиной твоего разорения, но я останусь в больнице до тех самых пор, пока меня врач отсюда не выпишет. Сама не побегу. Слишком боюсь за своего пузожителя.”

Почти мгновенно мне капает сообщение: “Ну, что ж, хорошо хоть не всю премию поставила. А ведь казалось, что это будут легкие деньги”.