Разумеется, даже герцогине некоторые проступки тоже не могли легко сойти с рук. Но поскольку большую часть этих прегрешений совершали презренные распутные женщины, вроде Лавинии, вместе с такими же жалкими распутниками, то с этой стороны Сесили считала себя неуязвимой.

– Дорогая, полюбив кого-нибудь, ты не станешь слабее, – ласково сказала Розамунда.

Сесили передернула плечами с видом, мол, мне это не за чем. О, как она ненавидела это чувство сожаления в небесно-голубых глазах Розамунды. В какой-то миг ей даже захотелось ударить кузину, причинить ей боль точно так же, как та сделала больно ей, Сесили.

Однако она быстро подавила внутри себя это чисто детское желание. Ведь Розамунда не хотела ее обидеть, а сама Сесили никогда не пошла бы на то, чтобы сознательно причинить боль самой близкой подруге.

Впрочем, так было не всегда. После кончины брата Сесили отчаянно боролась с дружбой, которую предлагали ей кузины и кузены Уэструдер. В то время Сесили держалась обособленно, была очень раздражительной и вспыльчивой, капризничала, с ней не было никакого сладу.

Но даже в самые худшие минуты ни Розамунда, ни Джейн, ни мальчики никогда не оставляли ее наедине со своим горем. Они дразнили ее, приставали, шутили, словно она была настоящим членом их семьи, одаряя в редкие драгоценные мгновения теплом доброты и отзывчивости. Небольшая группа привилегированных детей, крепко державшихся друг за друга, так как не было больше никого в мире, кто любил бы их, кто относился бы к ним с теплом и лаской.

Они с Сесили были одной плоти и крови. Они были единственными людьми на свете, которых она беззаветно любила. Казалось, что их соединяли неразрывные узы. Если и было на свете что-то, во что она верила и на что могла безоговорочно положиться, то это, вне всякого сомнения, крепость родственных уз. Сесили верила только им и герцогу Монфору.

С привычной беззаботностью она пожала плечами.

– Если я полюблю, то не позволю, чтобы кто-то имел надо мной безграничную власть, над телом и душой. Розамунда, я слеплена из иного теста, это не для меня.

– Как интересно, почти то же самое говорила мне Тибби утром в день нашего венчания с Гриффином. – Розамунда запнулась. – Действительно, многие мужья требуют от жен слепого повиновения. Но неужели ты думаешь, что Гриффин меня тиранит? Какой вздор! То же самое с полным правом можно сказать о Константине и Джейн.

Горячая речь Розамунды не произвела на Сесили никакого впечатления. В глубине души она считала счастливые браки ее кузин своеобразным видом взаимного рабства, но подобные, не лишенные оригинальности мысли, как известно, лучше всегда держать при себе.

Прежде чем Сесили вспомнила одну из тех фраз, которые у любого должны быть заготовлены в подобном случае, их разговор прервал дворецкий, объявивший о приходе гостей.

Сесили торжествующе посмотрела на кузину.

– Ты провел их в гостиную, Уилсон? Да? Благодарю. Передай, что скоро леди Трегарт и я пройдем к ним.

– Негодница, – с веселым возмущением воскликнула Розамунда. – Попомни мои слова: когда ты будешь менее всего готова, я отплачу тебе тем же.

Обычно Сесили без особого интереса относилась к почти еженедельным визитам ее жениха, но сегодня все обстояло иначе. Ей не терпелось попытать Норланда насчет «Прометеева клуба», выведать у него все, что только возможно.

Эта мысль возникла у нее, когда она, проснувшись рано утром, никак не могла уснуть, неотступно думая об Ашборне и о предстоящей встрече с ним.

– Ваша светлость, как я рада видеть вас, – радостно сказала Сесили, идя навстречу ему. – Как ваши дела?