– Слышь, Степан, пойдешь в деревню, проверишь, что и как. Сам видишь, тут нам одна дорога – либо через пункт, либо обратно. Обойти тут нельзя – топь сплошная. В контакт с населением не вступать, себя не обнаруживать. Если в деревне противник, надо постараться выяснить, какие части стоят, какие разговоры ведут, каковы дальнейшие действия. Ну, это по возможности.

– Как же я выясню, товарищ капитан, если в контакт с населением не вступать?

– Если в деревне противник, разрешаю вступать. Но осторожно.

– Если возьмут в плен, разрешите себя взорвать! – бойко выкрикнул Захарченко, словно только за этим и шел в деревню.

– Чем? – усмехнулся капитан. – Портянками?

– Разрешите отобрать гранату у противника и взорвать себя! – снова крикнул рядовой.

– Если отберешь гранату у противника, взрывай противника, а не себя. А вообще не надо ничего взрывать. Это не разведка боем. Ты мне нужен живым. Чтоб доложил обстановку. Как поняли задание, боец Захарченко?

– Задание понял, товарищ капитан. Разрешите приступить к выполнению!

– Приступайте. Жду через полчаса обратно.

– Вернусь и доложу! – выкрикнул неутомимый Захарченко и, развернувшись, побежал рысцой в сторону деревни.

Отправив Захарченко на задание, Криницын дал остальным бойцам перекур, а сам сел править карту. Хотя проще было взять чистый лист бумаги и начать рисовать все с нуля – настолько карта не соответствовала действительности. Семи пядей во лбу Криницын не был, но прекрасно понимал, что первые недели, а то и месяцы войны в советской армии будет твориться форменная неразбериха. И к ней надо готовиться заранее. То есть учиться решать все самому. По ходу.

Невидовцы стояли у большого колодца и топтались в предвкушении радиотрансляции. Тимофей уже устранил все неисправности и теперь терпеливо выжидал момент наивысшего скопления народа. Когда ему показалось, что пора начинать, где-то вдали за лесом и болотами раздался странный гул. Гул этот нарастал, и невидовцы, задрав головы, стали искать в небе источник этого гула.

– Твоя работа, Тимоха? – спросил Михась, щурясь от яркого июньского солнца.

Но Тимофей только недоуменно пожал плечами – гул не входил в его планы.

– Гроза, что ли? – озабоченно спросила бабка Ефросинья. – Пойду, что ли, курей загоню.

Эта реплика вызвала оживление в толпе.

– Да какая еще гроза? Небо ясное ж!

– Так, может, скоро принесет.

– Баба твоя в подоле принесет.

В эту секунду над головами невидовцев на низкой высоте пролетел «юнкерс». Пролетел и скрылся, унося за собой гул мотора.

– Ишь ты, – сказал Клим, качаясь из стороны в сторону, словно задетый воздушной волной.

– Че это? – удивилась Ольга, проводив взглядом самолет, и ткнула локтем Гаврилу, который, как и все невидовцы, стоял, задрав голову.

– Это ероплан, – сказал Михась и сморкнулся.

– Сам ты «ероплан», – презрительно поморщился Тимофей. – Самолет это.

– Одна сатана.

– И куды ж он полетел? – спросил кто-то.

– Ясное дело, поля поливать, – не смутился Михась.

– Горазд ты, дед, чепуху молоть. Кто ж в конце июня поливает?

– Это смотря что сажать, – туманно ответил Михась.

– А че раньше не поливал?

– Раньше, значит, нечего было.

– А крест на ем чего?

– Че, че, – передразнил Михась. – Чтоб видно было, что он православный, а не какой-то там басурманский.

– Вечно ты глупости говоришь, – перебил его Тимофей. – На наших самолетах звезды.

– Точно, – подтвердил чей-то голос в толпе. – Они красные и острые.

– По-твоему, Тимоха, выходит, что он не наш, что ли? – ухмыльнулся Михась, готовясь утереть нос всезнающему оппоненту.