– Я решил, что нам будет удобнее в бенуаре, – как ни в чем не бывало сообщил Орман.

Он решил?!

– Вам – возможно и будет, – сказала я, резко остановившись. – Но не мне. У меня есть билет в партер, и…

– Есть? – уточнил Орман.

Я заглянула в ридикюль, и на моих глазах контрамарка вспыхнула изумрудным пламенем. Когда я обрела дар речи, от нее уже осталось одно воспоминание.

– В таком случае я вернусь домой, – сказала я. – Желаю доброго вечера, месье Орман.

Отняла руку, но не успела сделать и шага. Он подхватил меня, как в вальсе, я даже пискнуть не успела. В неярком свете настенных бра в его глазах снова мерцало золото, но самое ужасное заключалось в том, что сюда, в коридор к бенуарам, в любой момент мог кто-нибудь войти.

– Пустите, месье Орман.

– Отпущу, если согласишься на бенуар, Шарлотта.

– А ваши методы не меняются, правда?

Золото сверкнуло ярче, и тут же погасло. Он все-таки меня отпустил.

– Чем тебя не устраивает отдельная ложа?

– Всем. Вы пригласили меня в театр, и снова мошенничаете.

– Ни разу, – серьезно произнес он. – В партере даже толком не пообщаешься, не говоря уже о том, чтобы насладиться обществом друг друга.

И что он подразумевает под наслаждением, позвольте спросить?!

– В партере можно превосходно пообщаться до начала представления, – заметила я. – Точно так же, как и во время антракта.

– Этого слишком мало, Шарлотта.

– Слишком мало для чего?

– Времени, проведенного с тобой. Мне его всегда мало.

Ей он тоже так говорил? На этой мысли осеклась так резко, как это вообще возможно.

Всевидящий! Я что, ревную?!

Нет. Нет, конечно нет. Не может такого быть, я не могу его ревновать. Хотя бы потому, что мы знакомы меньше месяца, потому что он ужасный, невыносимый, и нас ничего не связывает.

– Кроме того, ты тоже мошенничаешь, – неожиданно заявил он.

– И в чем же? – поинтересовалась.

– Скажу, если ты наконец изволишь подать мне руку.

Мелодичный звонок прокатился над театром, со стороны дверей донеслись шаги.

А вот ни капельки я не ревную, и вообще. Пусть будет бенуар, какая мне разница!

– Подам, если пообещаете больше не принимать решений за меня, – сказала, глядя ему в глаза.

Он вернул мне взгляд.

– Обещаю.

Мы прошли по мягкой ковровой дорожке, заглушающей наши шаги. Орман отодвинул полог, пропуская меня внутрь, в затемненную ложу, после чего задернул его и притворил двери.

– Так гораздо лучше, правда? – негромко спросил он, отодвигая для меня кресло.

А я… я замерла от раскинувшейся передо мной роскоши. Бенуар был погружен в полумрак, тогда как над залом рассыпала ослепительно-яркий свет большущая люстра. Кажется, электрическая. Партер, должно быть, на несколько сотен мест, и все заполнены людьми. Возносящиеся наверх ложи, бельэтаж и балконы, украшенные лепниной. Огромная сцена, совсем рядом с нами, с утопленной внизу оркестровой ямой, тяжелый красно-золотой занавес, струящийся волнами складок. Верх над королевской ложей (в два этажа высотой) был выполнен в форме короны, балкон украсили возлежащей на мече пантерой, гербом Энгерии.

Из оцепенения меня вывел второй звонок и голос Ормана:

– Ты обещала называть меня Эрик.

«Пусть тебя Камилла Эриком называет», – подумалось мне, но я тут же себя одернула.

Расправила юбки и опустилась в кресло.

– Вы обещали сказать, в чем заключается мое мошенничество.

– Так я же только что сказал, – он положил руки на подлокотник.

Руки в перчатках.

«Перчатка смягчает удар. Без нее все чувствуется ярче. Особенно кончиками пальцев».

Подавила желание прижать ладони к щекам. Слава Всевидящему, сейчас начнется представление!