— Что?

— Это значит, что у тебя есть совесть, и ты не убил брата, только ради того, чтобы нас заперли в одной спальне на неопределённый срок, — хмыкает Оля и поворачивается набок.

— Для этого необязательно кого-то убивать, — устало потерев глаза, Марек занимает единственное кресло.

— Что ещё не так? — задумавшись, он пропускает миг, когда её лицо становится слишком близко, и едва не отшатывается. — Что-то ведь не так? Хочешь, сделаю чай, и голова пройдёт?

— Откуда ты?.. — напоровшись на её ироничный взгляд, Марек обрывает сам себя. — А, ну да.

— Подожди пятнадцать минут, — сострадательно покачав головой, Оля идёт к двери. Босая. В своём невозможном платье.

— Давай договоримся, — вздыхает Марек, поймав её за руку, — что ты никуда не ходишь, хотя бы пока не принесут из машины вещи. А лучше вообще никуда не ходишь одна.

— Приставишь ко мне своих волчат? — Вскидывает она голову.

— У меня здесь не так много людей, но, если потребуется, приставлю. — Поймав её взгляд, Марек с тяжёлым вздохом встаёт. — Оль, здесь три сотни неудовлетворённых, действительно опасных существ и восемнадцать Теней, из которых попробовать довериться я могу разве что Яну с Калатой. Притом, что абсолютного доверия не заслуживаю даже я.

— И как ты собираешься ловить убийцу? В таких-то условиях.

— На живца, — погладив запястье большим пальцем, он отпускает её руку. И даже врать не будет, что без сожаления.

— На какого ещё… — нахмурившись, она смотрит прямо на него. — Нет. Совсем рехнулся?

— Я сам стану приемником отца и поймаю мразь, которая убила моего брата.

7. Глава 7

— Я сам стану приемником отца и поймаю мразь, которая убила моего брата.

Самоубийца! Рехнувшийся суицидник, которому и без того мало приключений!

— Попробуй, — мрачно разрешаю я и поворачиваюсь, собираясь хотя бы серьги снять.

— Оля. — А сколько укора-то.

— Знаешь, что будет, комиссар Дворжак? — передумав, я возвращаюсь и тыкаю пальцем ему в грудь. — Я просто тебя вырублю. Усыплю несмотря на тонну амулетов, которые, по твоему мнению, защищают от всего, и проспишь как миленький не то что до утра, до конца расследования. Усыплю, — повторяю я в ответ на обалдевший взгляд, — и чёрта с два ты станешь… кем там? Приемником отца? Наживкой?

Раздражённо тряхнув головой, я сдёргиваю серьги и бросаю их на кровать. Браслет летит туда же. И шпильки добавляются в общую кучу, освобождая, ноющую от тугой причёски, голову.

— Хотя, знаешь, — я резко разворачиваюсь, злорадно усмехаясь, — а попробуй! Только не жалуйся потом, когда обнаружишь свою самоубийственную душонку привязанной к поводку старой дряхлой кошатницы.

— Ты говорила, что душу удержать невозможно.

— Выжить после того, как выжгла из себя Тадеаша, тоже, — уперев руки в бока, хмыкаю я. — Но когда меня останавливали такие мелочи.

— Оль…

— Да знаю я, — кривлюсь в ответ. — Больше некому. Это опасно. Родина не простит. Какие там у тебя ещё отмазки? — Увлёкшись обвинениями, я пропускаю мгновение, когда он делает шаг и, смеясь, заключает меня в объятие.

— Ты смешная. — И тёплый взгляд серых глаз обезоружил бы, если бы не его очередная идея-фикс.

— Это пока ты материальный, — раздражённо фыркаю я и ёрзаю, пытаясь высвободить руки. — Пусти.

— Не хочу, — с хрипотцой в голосе честно признаётся Марек, заставив меня вскинуться. — А ты?

— Что я? — Одна рука оказывается на свободе, но, вместо того, чтобы оттолкнуть, обвивает его шею.

— Чего хочешь ты? — Его глаза снова затягивает желтизна и я засматриваюсь, успев подумать, что ни разу за пятьдесят семь лет не целовалась с оборотнем. Как-то не приходилось, ведь все доступные были сплошь из Теней, а отношения у нас… не фонтан, в общем.