— Лейкопластырь? — хмыкаю я. Равнодушно пожимаю плечами и закрываю пакет. — Туфли хоть и новые, но пока не натирают. Спасибо за заботу.

— Если будешь трещать без умолку, то заклею им твой рот, а потом заеду в строительный за веревкой, свяжу и закину в багажник. Терпение, знаешь ли, у меня не безграничное. Все, что ты прочитала обо мне в интернете, можешь забыть. Единственный достоверный источник один, и он сейчас перед тобой.

— То есть про ту аварию с твоим сыном — это вброс?

— Про лейкопластырь и веревку я не пошутил.

Ну вот, сразу видно, что у человека и впрямь проблемы с терпением, но зато всё в порядке с фантазией, и, похоже, имеются склонности к доминированию и БДСМ. Наручники, кляп, веревка… Какие еще вы храните секреты, Константин Сергеевич? Кладу пакет на заднее сиденье и отворачиваюсь к окну. Я, конечно же, помолчу, но вовсе не из-за того, что испугалась оказаться связанной, а потому что аварию не хочу спровоцировать. Да и вид у Гончарова что-то на самом деле уставший.

Стоит нам выехать на трассу, как телефон Кости начинает разрываться от бесконечных звонков, и несколько часов он не отнимает трубку от уха.

Все-таки наврал про терпение, у него с ним всё в порядке, потому что я бы уже после трех часов таких «переговоров» искала себе таблетки от бешенства. Объяснять кому-то прописные истины по десятому кругу. Или у Кости такие успокоительные ритуалы в дороге, которые помогают не заснуть?

Поворачиваюсь к Гончарову, когда он опять прикладывается к воде и достает еще одну таблетку из упаковки сильнодействующих обезболивающих.

— Давай я?

— Что ты? Я не дам тебе руль.

— Я про телефон. Ты ведь с подчиненными по одному и тому же кругу, словно заведенный. Я всё наизусть выучила. Давай памятку им запишем, и сделаешь рассылку по своим филиалам. Или скажи, что переводишь звонок на помощницу, и дай трубку мне, а я слово в слово им повторю.

Костя громко хмыкает, закусывая губу, а когда его телефон разрывается звучной трелью, спокойным голосом сообщает, что переключает на свою помощницу, и бросает трубку мне на колени. Так повторяется в течение пяти последующих звонков, на которые у меня уходит как минимум полтора часа нервов.

— Зачем нужна эта реорганизация? — начинаю я заводиться. — Ты ведь успешный бизнесмен, а теперь, получается, сознательно банкротишь свои же филиалы, раздавая нелепые команды, особенно если это касается объектов, которые принадлежат Багдасарову. У тебя с этим человеком какие-то проблемы?

— Скорее наоборот. У него они могут возникнуть из-за наших тесных связей. Часть своих активов я передаю Артуру, чтобы потом этим не заниматься. Общество думает, что разлад между нами серьезный и последующего сотрудничества быть не может. Пусть так и дальше продолжается.

— А он действительно есть, этот самый разлад? Или как со мной? Любовь до гроба под штампом фиктивного брака?

— У живых людей всегда есть разногласия, — ухмыляется Костя. — Но Артура мои проблемы не должны коснуться, как и его семьи.

Не понимаю, что может толкнуть человека на подобные шаги. Терять собственные капиталы? Я от безденежья совершала какие-то глупости, но здесь прямо противоположная ситуация. Денег столько, что их некуда девать?

— Перекусить не хочешь? — спрашивает Костя, глядя в навигатор.

— Мы разве нигде не остановимся ночевать? — С надеждой смотрю на него. — Я уже попы не чувствую. Мы восемь часов в дороге и всего лишь раз останавливались. Я была бы не прочь переночевать в каком-нибудь придорожном мотеле и вытянуть ноги на кровати.