— И как тебя звать-величать прикажешь?

— Мария, можно Маша.

Его эта новость привела в восторг буквально. Он лихо улыбнулся и в ладони хлопнул.

— Ух ты, здорово! Марья значит, а я Иван, представляешь? — вскинул он брови и руки развел, будто пасть в его объятия предлагал. — Иван да Марья!

«Ну и придурок же ты, Иван», — мысленно ответила я и чуть отклонилась на всякий случай.

— Рада знакомству.

— Когда вы, говоришь, поссорились? — не унимался он.

Я насторожилась: не слишком ли поспешно записала парня в придурки? Задерживать с ответом нельзя, как и врать без необходимости и по мелочам.

— Позавчера. Если точнее, вчера ночью, я уже под утро сюда заявилась.

— Ясно. Ты вот что, Марья, давай пожрать чего-нибудь сообрази, а я пока стекло вставлю, — предложил он.

— Интересно, из чего это я должна соображать, из топора?

Иван оценивающе на меня глянул, словно прикидывал мои способности, хмыкнул и заявил:

— Можешь и из топора, конечно, но я на всякий случай крупу и масло принесу.

Он притащил из машины пакет продуктов и водрузил его на стол, прямо передо мной. Мне ничего не оставалось, как распахнуть глаза шире. Он обалдел! С какого перепуга я должна ему готовить?

— Тебе что-то не нравится? — флегматично поинтересовался он. — Тогда можешь стеклить окно сама.

— Хорошо, — процедила я, — выбираю завтрак.

В пакете яйца, овощи, филе индейки, сливочное масло, зелень и хлеб. Иван подключил холодильник, уселся на стул и принялся втолковывать мне о том, что вставить стекло дело первой значимости.

— Танька страсть как гневаться любит, ей только повод дай. А за разбитое стекло и вовсе в порошок разотрет. — Я задумчиво глянула на него, обойдется ли этот троглодит яичницей с помидорами? Иван расценил мой взгляд по-своему и принялся пояснять: — Танька — сеструха моя старшая, в гневе совершенно невыносимая женщина. Дача сестрице принадлежит, меня вот с проверкой послала, пока сама на югах чалится. Приехал, а тут ты…

И с таким восторгом он эту последнюю фразу протянул, будто мы приятели старинные или близнецы, разлученные в детстве. Искали – искали друг друга и наконец нашли.

— Стекло, — напомнила я, прикидывая с какой такой надобности, он себя в простаки записывает.

Ни тогда в машине и тем более в ресторане, он не произвел впечатление простодушного увальня. Тогда какого черта сейчас дурака валяет?

Бог с ним, есть радость корчить из себя идиота – пожалуйста, мне без разницы.

Очень хотелось взглянуть, как он справится с остеклением. Языком молоть у него получалось, тут же, другое дело. Я возилась с продуктами, перемывая помидоры и зелень, когда Иван вышел из дома. Обошел свою машину, открыл калитку и, насвистывая, направился по садовой улочке.

Сумка висела на стуле, мобильник втиснут в карман брюк, выскочить дело нескольких секунд… может, свалить огородом?

Мысль мелькнула, но так и не прижилась. Я продолжала возиться с завтраком, уговаривая себя – понаблюдаю. Человек агрессии по отношению ко мне не проявил, успею ещё улизнуть. «Любопытство сгубило кошку», — напомнила я себе, но продолжала бить яйца в сковороду.

Вернулся он в сопровождении деятельного мужика, облаченного во фланелевую рубашку и короткие, срезанные валенки. Мужик крякнул, почесал затылок и стал крутиться возле окна с рулеткой. Вынул из-за уха карандаш и на огрызке газеты записал все размеры, безостановочно комментируя свои действия. «Сделаем!» — радостно подвел мужичонка и бодренько устремился на выход.

Я почувствовала себя обманутой — кино отменяется. Вернется деятель в пимах и сделает за него всю работу. Я досадливо поморщилась, хотелось зашвырнуть сковородку в умывальник, всё-таки я готовила без сторонней помощи, и гордо удалиться не оборачиваясь.