– Нет, но и замуж за тебя пойти не могу. Это грех – венчаться без любви.

– А прелюбодействовать – не грех? – Гион осёкся, увидев, как, словно от пощёчины, дёрнулась голова подруги. – Прости, но у нас нет другого выхода. Умереть я тебе не позволю!

А Изабель не позволила на себе жениться. Она отвергала все уговоры кузнеца и любые увещевания Неда. Белошвейка, раз в неделю расслабляя под грудью шнуровку платья, гордо, не боясь осуждающих взглядов, носила выпирающий живот. Во дворец её больше не звали. Она обшивала соседей, довольствуясь малым, благо кузница Неда могла прокормить небольшую семью.

Известий от Ричарда не было. Изабель продолжала ходить в лес. Она, благодаря дочке лесника, научилась различать травы и на самом деле стала варить припарки и мази, облегчая боль от порезов и ушибов детям, смазывая ожоги, полученные Додсонами в кузнице.

А по ночам белошвейка делала пояс для любимого. Он не был украшен золотом и серебром. Она попросила Гиона отлить металлические кругляши с фигурками волков – её всегда восхищали серые хищники, – и пришила их поверх синей шелковой ткани, укрепив с обратной стороны конским волосом. Иза мечтала, что наденет его поверх рубахи на крепкие бёдра Ричарда.

Она очень часто вспоминала их последнюю встречу, закрывая глаза, раз за разом переживала моменты сладостного свидания… видела любовь, светившуюся в полном желания взгляде зелёных глаз. Чувствовала мягкость губ, целующих её грудь. Ощущала запах сильного мужского тела, нежность рук, твёрдость плоти, входящей в лоно… слышала шёпот с придыханием, наслаждаясь его содержанием…

Слова о любви и верности, о том, что никто никогда не сможет их разлучить в этой жизни…

За её жизнью пришли всего за месяц до родов…

В замок Бедфорд прибыли два монаха-доминиканца, вызванные графиней из Оксфоршира, где правил её родной брат. Они появились под покровом темноты; и ночью же в дом Неда Додсона постучались четверо стражников…

Иза отказывалась верить своим ушам. Её обвиняли в колдовстве!

Одна за другой выступали те, кого она считала подругами. Лгуньи, одетые в сшитые её руками платья, рассказывали, что видели, как белошвейка разгуливала голышом по лесу. Что наблюдали, как она выбиралась за ворота замка верхом на козе, замечали, как…

Изабель Блер уже и не помнила всех обвинений, предъявленных судьёй. И каждый раз девушки клялись и целовали крест, обвиняя несчастную в колдовстве.

Инквизитор не позволил пытать беременную, но он не мог проследить за тем, что делали с ней ночью…

А ночью приходила Жаклин, каждый раз придумывая новые истязания, хотя больнее всего ранили слова.

– Ты думала, что я не исполню своих угроз? Надеялась, что забуду о шлюшке, заявившей, что беременна от моего сына? – Знатная дама с остервенением пинала простолюдинку, норовя попасть ногою в живот, или била палкой, опасаясь подойти слишком близко. – Думала, я позволю тебе уйти из замка и родить ублюдка?

Она не внимала словам, которые Изабель шептала растрескавшимися от жажды губами. Не желала слушать проклятий, посылаемых на головы всех клеветниц. Графиня вершила собственный суд, с нетерпением ожидая, когда священники отдадут ей подсудимую.

– Любит он тебя, как же! Ричард уже и думать забыл о нищей девке. Гвен Пембрук – редкая красавица и сумеет удержать возле себя мужчину.

На вопрос Изабеллы «где он сейчас?» надменная леди неизменно отвечала:

– Далеко! И не вернётся, пока тебя не сожгут на костре вместе с ненавистным выродком!

Графиня уходила под утро, ни разу не забыв на прощание плюнуть белошвейке в лицо. Та вытирала следы унижения рукавом грязного платья, каждый раз обещая небесам выжить и непременно отомстить леди Бедфорд.