Обижается, видите ли, воспаление! Чего только не придумают…

— Чем у вас тут застарелую простуду лечат? — уточнила вместо оправданий. — Когда кашель долго не проходит и начинает жечь на вдохе. Жар, бред, всякое такое…

— Так известное дело — молочком горячим, да сбором грудным. Только не всегда помогает. Когда уже жар и бред, там и попрощаться можно с бедолагой! — со знанием дела покачала головой Люна.

— А в сборе что? — тоскливо уточнила я, отчетливо понимая — нет, не доехали сюда антибиотики.

Травница пожала плечами и принялась перечислять, загибая пальцы:

— Чабрец, зверобой, корень девятисила, сосновые почки…

Я задумчиво кивала в такт. В принципе, не худший состав, вполне достойно для народного средства. Да и названия знакомые — уже хорошо, не придется сильно переучиваться. Главное, чтобы и свойства совпадали, тогда вообще шоколадно получится.

— Вот этот сбор ему тоже дайте. И меду чтоб намешал, — посоветовала я вполголоса. И подумав, добавила: — Употреблять внутрь, конечно же, в глаз лить не надо! Хуже не будет, а инфекцию предотвратит…

Осеклась, осознав, что Люна смотрит на меня вытаращенными глазами, как на призрака.

— Ты откуда такая ученая? — спросила бабка, опасливо оглянувшись на мявшегося в дверях селянина. — Мне неприятности ни к чему, так и знай! Ежели искать тебя будут или сбежала ты от кого…

На лице травницы явственно проступало намерение выкинуть меня из домика от греха подальше.

— Да не сбегала я! — замахала руками от избытка чувств.

— Говорила же что не помнишь! — подловила меня на нестыковке Люна.

Я досадливо прикусила губу. Расставаться с таким удачным убежищем категорически не хотелось. Но и силой захватывать избушку как-то неправильно! Да и какие в этом тщедушном тельце силы…

Точно, я же ребенок теперь!

Состроив самую несчастную мордашку, какую только сумела без зеркала, я воззрилась на травницу взглядом кота из мультфильма.

Внучки тот сериал обожали и пересмотрели раз по десять, ну и я заодно после смены одним глазом. Вот и пригодилось!

— Тут помню, тут не помню, бабушка! — пропела я умильно. — Имя вот всплыло, да травки знакомые углядела — как сверкнуло в голове. Знаю я их, ведаю. А почему, откуда — как в тумане все.

Люна покачала головой и, ухватив за плечи, усадила меня обратно на лавку.

— Сиди уж тут, болезная. Неча перед чужим мужиком в исподнем бегать, хоть ты и дитя, а люди они разные бывают, — пожурила она.

Я покаянно потупилась. Права она, но что поделать, когда при мне кто-то пытается заняться самолечением — прям крышу срывает, как внук выражается.

При мысли об оставшихся где-то там, в ином мире, родных, на глаза навернулись слезы.

Получается, я их больше никогда не увижу. И правнучку на руках не подержу! Обидно-то как, Любе всего недели две оставалось отходить…

— Ну, не обижайся, я ж понимаю, ты как лучше хотела, — бабка неловко погладила меня по голове, и я осознала, что по щекам стекают влажные дорожки. Шмыгнула носом, пошарила по столу в поисках салфетки — разумеется, не нашла — и зарыдала еще горше.

Прощай, семья, прощай, цивилизация!

Новое тело, новая жизнь, молодость (детство даже), здоровье… это прекрасно, конечно, но столь щедрый дар судьбы мозгу нужно осознать и переварить. Получалось так себе. Меня швыряло от отчаяния — деточки мои, как там без меня справятся — до истеричного веселья: вот вам сейчас изобрету клизму, будете знать!

Кто именно будет знать — понятия не имею. Наверное, тот, кто оставил на детском теле жутковатый след как от разряда молнии. Судя по непрекращающемуся зуду, вряд ли бедняжка с этой отметкой родилась. Свеженькое оно.