Эхо взрыва еще гуляло, когда ужасные крики заметались вдоль берега. Грузную даму догнал кусок бетона и пронзил ее гнутой арматуриной, будто на вертел насадил. Вынырнувший усач оторопело следил за падением вертевшейся глыбы, пока она не расплющила ему голову. Лязгающая металлоконструкция, скрученная и вывернутая, прошлась колесом по пляжу, чертя борозду, догнала убегавшую девушку, и отбросила ее, изувечив…

Я дико озирался, прикрывая Наталишку и высматривая падающие отломки, но лишь туча пыли клубилась вокруг, да щелкали порой мелкие камешки.

– Маленькая, посиди здесь! – еле выговорил я, сипя от избытка адреналина.

– Нет, нет, Мигел! – заверещала девочка, цепляясь за меня.

– Надо, маленькая! – взмолился я. – Там люди! Понимаешь?

Наталишка всхлипнула, но разжала пальчики. Освободившись, я бросился на пляж, сходу разглядев Лею.

«Жива!» – облегчение было так велико, что у меня ноги дрогнули, подкашиваясь.

Искать раненых не пришлось – песок впитывал пролитую кровь. Грузной даме помощь уже не требовалась – рифленый кусок арматуры прободал ее насквозь, порывая сердце. Финита.

Рядом лежала девушка с мокрыми рыжими волосами, испачканными в песке; руками она зажимала распоротый живот. Я упал на колени, с ходу накладывая ладони поверх страшной раны.

– Б-бо-ольно… – прохрипела рыженькая.

– Сейчас, сейчас… – вытолкнул я, снимая боль. – Убери руки…

Часто дыша, девушка отняла скрюченные пальцы от увечья. Сунув руки в теплую, трепещущую мокроту, я первым делом залечил раздавленную селезенку, убрал пару грязных камушков, вынул чешуйки ржавчины, и срастил края раны.

– Лежи, не двигайся! – велел я, и на коленках отполз к девчонке лет одиннадцати. Она носила бюстгальтер, хотя прятать в него особо было нечего.

Глубокий порез рассекал тощее бедро почти до кости. Думал я недолго – метнулся к озеру, и набрал полный рот тепловатой, безвкусной влаги. Когда вернулся к девочке, вода уже зарядилась, и я выпустил тонкую струйку губами, смачивая разрыв для пущей регенерации. Полминуты хватило, чтобы рана затянулась тонкой пленочкой, и я впервые, помнится, удивился – энергия легко и просто исходила из меня, не оставляя даже следа утомления.

– Спасибо… – девчонка разлепила бледные губы.

– Пожалуйста, – улыбнулся я. – Лежи спокойно, а то ты много крови потеряла.

Вскочив, я быстро огляделся, выбирая того, кому помощь нужнее.

Мальчику с окровавленной головой.

Его мать или сестра протяжно выла над ним, стоя на коленях и покачиваясь.

– Хватит голосить! – я резко привел ее в чувство. – Живо вызывайте «скорую»! Пусть шлют все машины, какие есть!

Я повел ладонями по кровавой корке, запекшейся на мальчишеских лохмах. Внутричерепная гематома… Ага…

– Доктор, спасите, спасите его! – запричитала женщина.

– «Скорую»! – рявкнул я. – Быстро!

– Да-да-да…

Минут через десять прибыла первая карета «скорой помощи». Фельдшер, выйдя из кабины, так и села на ступеньку от потрясения, но резво собралась, и затараторила по радиофону, повышая голос:

– Нет, товарищ главврач, это вы меня послушайте! Здесь десятки раненых и травмированных! Вызывайте машины из Москвы, из Фрязино! Вертолеты? Да! Хоть все сюда!

Еще минут двадцать я бегал по пляжу, на какие-то мгновенья пересекаясь взглядом с Леей, успокоительно улыбаясь Наталишке, по-дружески кивая незнакомым людям, которые помогали ближним – не жалели «Столичной» для дезинфекции, потрошили аптечки из машин со стоянки, лишь бы наложить тампон или лубок, повязать бинт или просто утешить умирающего.

Белые фургоны с красными крестами подъезжали один за другим, вот уже целая бригада врачей деловито сновала по пляжу, и бегали голенастые медсестрички с пузатыми чемоданчиками или с капельницами в руках. Бледные санитары катили носилки к вертолетам, садившимся прямо на проспект…