– Слышь, ты? – гулко разнесся голос Вайткуса. – Ты еттот фонарь в дупу себе засунь!

Дрыщ явственно хихикнул. Свет погас, зато ствол «калаша» прошелся по решетке, выбивая дребезжащий звон.

– Не шпи, швыни!

Желтый луч фонарика тускло мигнул, мотнувшись по ступеням, и Яцек поднялся наверх. Я выждал минут пять.

Спасибо дрыщу, хоть осветил темницу. В углу валялась куча тряпья и дырявое одеяло с разводами плесени. Соорудить инсталляцию «Спящий узник» было минутным делом.

Повертев, пошатав второй с краю холодный стержень, сыпанувший чешуйками ржавчины, я вытянул его из скважины, пробуренной в полу, и протиснулся по ту сторону решетки.

Звякнул, неслышно отпустив матерок, и бережно вернул на место увесистый штырь.

«Типа, свободен…»

Я понимал, что действую наобум, но смирно сидеть, когда есть возможность хотя бы мнимой воли… Не утерпел.

Крадучись, свернул за угол. Коридор расширялся, выходя к тупичку – через широкий пролом в стене слышалось журчание воды. Видел я смутно – закуток освещался огнем крошечного очага, обложенного битым средневековым кирпичом. Хворост догорал, и ладони сами потянулись к слабому теплу.

– Это ты, Стась? – буркнул Збышек, шаркнув за моей спиной.

Мгновенный испуг сработал как взрыватель. Развернувшись, я ударил боевика в горло, сложив пальцы в «они кен» – и пораженно вздрогнул. Неужто вернулось утраченное?

Костяшки вошли в мускулистую шею, как в густой холодец. Трахея лопнула, словно смятый бумажный стаканчик, позвонки хрустнули ломкими сухариками.

Закидывая подрубленную голову, боевик беззвучно повалился на пол, а я, задыхаясь от прилившего адреналина, обшарил мертвое тело. Сдернул ремень с кобурой, суетливо нацепил на себя.

Унимая дыхание и торопливый перестук сердца, я прислушался. Сквозь щель в своде, куда завивался дымок очага, слышались отдаленные голоса – мобгруппа изображала посиделки туристов.

Вдо-ох… Вы-ыдо-ох…

Подхватив труп, я доволок его до щербатого проёма в стене, и перевалил в бурливую протоку. Збышек канул, уносимый течением.

Отпыхиваясь, я счастливо улыбнулся. Не-ет, товарищи, упорные занятия каратэ тут ни при чем! Да я пшеку чуть башку не снес! Это сверхскорость, как раньше… Очень даже вовремя

– Вооружен и очень опасен! – прошептал я, нервно хихикнув.

Плана по-прежнему не было. Бежать «на рывок»? Пробиваться с боем? Ага, с пистолетом наперевес – против взвода автоматчиков!

Вопрос: уцелеет тогда хоть кто-нибудь, кроме тебя?

Ответ отрицательный…

Выдохнув, я вернулся к камерам.

– Петр Миронович! – уплыл тихий зов.

– Миша?!

– Я, я… Тут, среди чужих один свой есть, – коротко изложив сидельцам последние известия, я сунул сквозь прутья кобуру с пистолетом. – Держите. Пригодится в хозяйстве…

Расслышать легкие шаги Яцека мне не удалось, зато дуло автомата, упертое под лопатку, ощутил четко.

– Рэце до гори!

Тот же день, раньше

Москва, площадь Дзержинского

Иванов нервно перелистал пухлое досье. Фотографии, черно-белые и цветные, выпадали сами, словно дразня.

«До чего же похожа…» – затрудненно вздохнул генлейт.

Проклятая проблема выбора снова накрывала его своей леденящей тенью, а увильнуть – никак…

Толстая дверь заглушала шаги, но вот она скрипнула, отворяясь, и Елена фон Ливен перешагнула, даже так – перепорхнула порог.

– Приве-ет! – запела девушка в цвету, порываясь чмокнуть «Борюсика». Тот уворачивался, но довольно вяло, так что от прицельного поцелуя не ушел. – Твой водитель всё торопил меня, торопил… Я уже невесть что подумала! – она сощурилась. – Ты чего такой скучный?

– Машерова похитили, – разлепил губы Борис Семенович.