– Теперь уже на кухне большевизм, – возмущался он за столом ближайшего ужина.

– В каком смысле? – спросила Целестина. – Там вся еда теперь красная?

– Там вся еда теперь партийная! – говорил он. – А это похлеще, чем проверка на кошерность. Никакого начальства, одни советы. Ты просто не понимаешь, насколько важна для большевиков – партия! Партия из большевиков состоит, и она же за них всё решает. Вообще, наш век – это век партий. Это страшно, конечно. Непонятно, с кем бороться, кто виноват. Партия решила – всё, будет делать, и никак ты этот холодец ползучий не остановишь. Она тянет к тебе руки, и, сколько их ни руби, голову не отрубишь. Просто не власть, а холодец! И в этом холодце кто угодно завязнет. Ох, горе нам, что с ними будет. Понаставят фабрик-кухонь и пустят нас всех на гуляш!

– Может быть, они так защищаются? – предположила Целестина, невольно косясь на бабушку.

Пани генеральша смотрела всё так же невозмутимо, без тени испуга – но было заметно, что она стремится не пропустить ни слова в рассуждениях шляхетного повара.

– Раз у партии нет головы – то ей и отрубить нечего, – продолжила Целестина. – Хитрая стратегия, очень эффективная, – на этом месте у неё в памяти всплыли воспоминания с урока истории. – Коммунисты научились, я думаю, у казаков. Казаки тоже нарочно гетманов из разных семей выбирали, чтобы с правящей династией никто не мог ни расправиться, ни породниться.

– А если они сюда придут? – продолжал возмущаться Бзур-Верещака. – В наш дом, на мою кухню. Да, если они сюда придут… то никто и не заметит! Сделают вид, – в его голосе уже звенели слезы, – что ничего не случилось. Будут есть что дают!

И вот неделю назад в город вошли немцы. Велели сохранять порядок. И порядок был – горожане ели то, что дают.

Когда Бзур-Верещака понял, что его пророчество сбылось, он схватился за голову – но это тоже не помогло.

А потом сбылась и вторая часть пророчества – пришли большевики. И теперь у Бзур-Верещаки был ещё один повод для ворчания и мрачных прогнозов.

– Кончат они нас, вот увидите, – бормотал он, расставляя тарелки. – Скажут, что нечего в красивых домах жить. Это, скажут, раздражает всех рабочих лесопильного завода.

Старая генеральша вместо ответа повернулась к внучке.

– Твой призрак больше не появлялся? – спросила она.

– Нет, – Целестина дула на суповую ложку. – Я думаю, призраки только ночью приходят.

– Призраки – они разные, – со знанием дела произнесла генеральша, а потом показала, чтобы ей подали ещё вишнёвой настойки. Пока сверкающий хрустальный графин путешествовал над столом, она повернулась к Целестине и спросила: – Так что там с твоими призраками?

Девушка нахмурилась.

– Ну, я его раньше видела, – произнесла она, – а теперь не вижу. Собственно, всё. Наверное, если он и появляется, то в то время, когда я не смотрю.

– Призраки просто так не приходят, – сказала бабушка. – Завтра я научу тебя, как можно его поймать.

Как ни странно, но молчать о призраке оказалось почти так же интересно, как было бы о нём говорить. Так что тот учебный день стал одним из самых примечательных за все годы в гимназии. Настолько странный день, что она даже не запомнила, о чём говорили на уроках.

К тому же, Цеся увидела призрака только мельком. Так что рассказывать пока было толком нечего, а сочинять не хотелось. Почему-то сочинять о призраке – казалось неуважением к бабушке.

К тому же, Цеся увидела призрака только мельком. Так что рассказывать пока было толком нечего, а сочинять не хотелось. Почему-то сочинять о призраке – казалось неуважением к бабушке.