– Можешь выйти? – семафорит Цвет и добавляет громко. – Ладно, пойду, пора мне уже.

Я киваю и кряхтя, кое-как сползаю со своего ложа.

– Пойдём уж, провожу.

Мне вставать пока не разрешают, но я это дело практикую потихоньку. Тенью выползаю в коридор и приседаю на край широкого подоконника

– Короче, Бро. Пока я с ним не поговорю, ничего не делать. Ты понял? Это брат мой.

Ну, ёлки, детский сад прямо. Нашёл брата… Блин, сентиментальный бандит. Сколько только на моей памяти народу завалил, а тут родственные чувства…

– Так брат твой меня конкретно урыть пытается, ничего? Ты тогда реши с ним как-то.

– Решу, – зло бросает Цвет. – Не менжуйся и не ссы. Я сказал, пока не поговорю, ничего не делай.

Ну, это уж вряд ли. Извини, но ждать уже не резон. Похоже, он прям цель себе поставил разделаться со мной.

– Я тебя услышал, – отвечаю я, ставя его в тупик этой формулировкой. – Ты всё, кстати, отбился от оперов гэбэшных?

– Да вроде.

– Не будут больше дёргать?

– Не должны… Ладно, короче, Бро, бывай. Лечись тут и возвращайся. Пошёл я. У меня вечером самолёт.

– Погоди. Там же сейчас по ЛВЗ надо решать срочняком. Думаю, пока мы тут рамсим-тусим, Печёнкин там поляну перекраивает. Ты, пожалуйста, бывшим Звездочётовским мозги вправь, чтоб тихо сидели.

– Ладно.

– А ты с Фериком разговаривал?

Цвет кивает.

– Ну, и? – спрашиваю я.

– Чего?

– Дурь впаривал?

– А тебе-то что за дело? – вскидывается он. – Тебя никак не касаются дела наши.

– Блин, это всех коснётся, если что. Не влезай ты в эту хрень.

– Слышь, Бро, – он замолкает, грозно сверкая глазами, и гоняя желваки. – Харэ короче. Мы друг друга услышали, так ты сказал? Ну и всё.

– Зимбабве золото возьмёт в женском хоккее на траве.

– Чего? – не понимает Цвет.

– Чуйка у меня. Сделай ставку нормальную, там же сейчас дела оживятся, Олимпиада, как-никак. За меня тоже поставь, идёт?

– Посмотрим, – хмыкает он и, повернувшись, идёт по длинному больничному коридору, а навстречу ему бежит Оленька.

Бежит она, разумеется, ко мне, и её огромные широко распахнутые глаза, я вижу даже отсюда, со своего подоконника.

– Егор! Да что же это такое! Если Игорь Александрович увидит, тебе не поздоровится! Немедленно в постель!

– Да, Оля, залежался, вот и решил пройтись. Хотел в туалет сходить нормально, а тут товарищ пришёл. Сейчас сбегаю и лягу.

– Немедленно, Егор, немедленно! – волнуется она. – У меня из-за тебя неприятности будут.

Симпатично волнуется. Глазки горят, щёчки розовеют, белокурая прядка выбивается из-под колпака. А пахнет от неё, я уже заметил, не карболкой там какой-нибудь, а карамельками. Девчонка ещё совсем. Собирается в медицинский поступать на следующий год.

– Что за шум, а драки нет? – раздаётся знакомый голос.

Я поворачиваю голову. Ба, Куренков, собственной персоной. У меня тут не больница, а ставка главнокомандующего, не меньше. Правда в руке он держит не папку с докладами, а авоську с апельсинами. Роскошь какая.

– Беспорядки нарушаешь, а Егор Андреич? – с немного напряжённой улыбкой спрашивает он.

– Совсем капельку, – в ответ улыбаюсь я. – Водку же не пьянствую.

– Этого ещё не хватало! – кипятится Оленька. – Давай, Егор, не доводи до беды.

– Так у меня здесь переговорный пункт для конфиденциальных разговоров. У вас, товарищ подполковник, разговор конфиденциальный?

– Более чем, – кивает Куренков.

– Ну вот, что нам остаётся делать? Оля, не сердись. Пять минуточек ещё постою здесь, а потом Роман Александрович меня проводит.

– Так, всё, я пошла за Красновым, – говорит Оленька и уходит, всем своим видом, энергичной походкой и цоканьем каблучков демонстрируя твёрдые намерения привести меня в чувство и уложить в постель, так или иначе.