– Что случилось? – спросила крылатая и тут же вспомнила, что у перевёртышей чёрная кровь, а это в свою очередь значит…

– Я был в Хантовых залах сейчас. Тренирующиеся оказались ко мне слишком близко, – объяснил герцог Грэм, морщась.

– Не знала, что на тренировках кровь должна хлестать во все стороны.

– Смотрю, вы уже одеты, – отметил Шон и без всякого перехода объяснил: – Принц слишком расстроен из-за своей ночной неудачи. Обычно он куда более точен и аккуратен.

– Вы кажетесь задетым куда более серьёзно. Будто сами ранены.

– Я – нет. Но он тренировал моего любимого сына. Это его кровь.

– О! Он жив?! – подскочила на месте Берилл. – С ним всё будет хорошо?

– Да, конечно. Эта рана подлежит естественной регенерации.

– Вы будто без ножа меня режете. Будто это моя вина.

– Нет. Не ваша. Это только его вина. Принца. Он всегда был таким. Увлёкшись вами, он стал рассеян. Но и раньше, влюбляясь, он становился только хуже. Правда раньше ему всегда сопутствовала удача в любовных делах, и он скоро переставал терять концентрацию.

– Вы не любите его за это?

– Ненавижу. И ругаю себя. Любовь и ненависть, умещаясь в одном сердце, рвёт его. Это больно, несправедливо.

– Вы говорили ему об этом?

– Говорил. Но… – Шон не закончил. Закрыл свои прозрачно-серые глаза и сжал губы. – Ненависть – это слишком сильное слово для того, чтобы описать мои худшие чувства к отцу. Скажем так: мне надоело его подчёркнутое нежелание совершенствоваться всесторонне.

– Вы слишком требовательны, Шон, – покачала головой Берилл. – Не всем дано быть идеальными.

– Разве? А на что Боги дали нам настолько несоизмеримые сроки жизней? До тех пор, как четыре вида собрались на Клервинде, люди жили по полвека, фиты – сорок веков, а вы, крылатые, по 15 тысяч лет. Теперь, когда мы все перестали не только умирать в свой срок, но и хоть сколько-нибудь заметно стареть, разве не стало ясно, что вот он – шанс создать подлинную утопию? Перемирие и создание единой империи разве не гигантский проект по переходу на другой уровень существования?

– Подумав, я без сомнения соглашусь с вами, но сейчас признайтесь себе – вы просто очень рассержены на своего отца. Весь этот пафос… всё это возмущение… ему, правда? Так ведь?

– Верно, – кивнул Шон, позволяя усадить себя в кресло. – Простите. Сыновняя почтительность заставляет меня придумывать всё более изощрённые речи для него, но… он… выслушивает меня всегда кто-нибудь другой.

Молчание затянулось. Берилл обнаружила себя на корточках перед креслом герцога Грэма, вглядывающейся в красивое лицо этого мужчины с недопустимо близкого расстояния.

– Было бы здорово, если бы я присутствовала на тренировке, – сменила она тему, поднимаясь и отходя. – И Хант был бы осторожнее, и моя способность к целительству пригодилась бы.

– Это…

– Но поскольку меня здесь и не будет впредь… почему бы вам не нанять крылатого на такие случаи?

– Никогда.

– Сколько высокомерия, – неприятно удивилась Берилл.

– Нет, вы неверно поняли. Такова… философия. Из-за постоянного соревнования друг с другом, мы позволяем слабым и даже тем, кому просто не повезло, умереть, чтобы впредь не тратить на них время, деньги и титулы. Умоляющие о помощи само собой будут спасены, но затем откажутся от титулов или родства, и, скорее всего, быстро покинут предел, если не помыслят найти себе новое применение, что достойно, но куда более сложно. В любом случае, приближёнными к царю должны быть только лучшие, совершенные бойцы.

– Но это жестоко к тому, кто, насколько я знаю нынешний уровень фехтования, просто моргнул несвоевременно и только по этой причине пропустил удар.