А вот запах крови на охоте, запах дичины никогда не был ему противен.

– Баню топить, Марат Евгеньич? – услужливо суетился Мазай. – Сей момент организуем.

– Подожди с баней. Знаешь, я бы хотел сегодня вечером… Сделаешь?

– На уток, что ль?

– Нет, на кабана. – Марат зажал карабины под мышкой.

– Никак невозможно.

– Почему?

– Да потому, что…

– Подожди, я еще матери позвоню, не дозвонился.

Звонок в Москву. Гудки, гудки… Нет, Александры Арсеньевны, единственной женщины, чей запах даже со сна, с постели никогда не вызывал в Марате неприятных ассоциаций. «К подруге поехала, подруга ее на дачу звала погостить. Сейчас июнь, лето… все правильно. Вернусь, отвезу ей цветы. В «Царстве Флоры» сделают приличные».

– Так какие проблемы, Мазай? Не понял?

– Нетути кабанов. – Егерь кивнул на двор охотхозяйства. – Постреляли черти всех до единого. Я ж говорю, вчера гомозились и позавчера. С Москвы заявились на трех машинах. Ну, и всех забили, которые в загоне-то хрюкали.

Июнь – месяц не охотничий, несезонный. В Евпатьевский лес, если поступать строго по закону, по правилам, доступ охотникам категорически запрещен. Но охотхозяйство придумало, как организовать досуг для состоятельных клиентов, и летом в специальном загоне на задворках всегда содержалась пара-тройка ручных кабанов, которых кормили и выращивали на забаву охотникам. В других охотхозяйствах также содержали на убой лосей, косуль и даже медведей, особенно для богатых иностранцев, не разбиравшихся в сезонности русской национальной забавы.

Но косули и медведи Марата на этот раз не интересовали. Ему нужен был кабан.

– Мазай, ты меня знаешь, я слова «нет» не признаю.

– Но никак ведь невозможно.

– А что, лес разве далеко? – Марат улыбнулся, крепче зажал карабины под мышкой.

– Да в лесу ведь, сами знаете, Марат Евгеньич… Строго ведь сейчас. Того ведь, этого…

– А ты разве не егерь, не хозяин здесь?

– Да как сказать, хозяин-то хозяин, но… Непорядок это.

– Конечно, непорядок. За непорядком я и пер сюда двести с лишним километров. Порядки и правила мне и в Москве надоели вот как. – Марат чиркнул себя ребром ладони по горлу. – За непорядок и плата будет непорядочная. – Он достал из кармана куртки бумажник и отсчитал егерю двадцать пять тысячных купюр. – Вот, прими.

– Марат Евгеньич!

– Подожди, я опять матери позвоню, айн момент. – Марат снова прижал сотовый к уху. Набор одной кнопкой. Гудки, гудки…

– Алло!

Голос матери слегка запыхавшийся, оживленный.

– Мама, это я. Привет, где ты была? Я звоню, звоню.

– Здравствуй. – Голос матери, такой близкий за сотни километров. – Я Тофи выводила.

Тофи – маленький серый пудель на тонких лапках, сквозь стриженую шерсть розовое тельце просвечивает, как сосиска. Самое дорогое для Александры Арсеньевны существо, ну, конечно, если не считать сына, Марата.

– Как себя чувствуешь, мама?

– Хорошо, и давление сегодня хорошее.

– Я рад тебя слышать.

– А ты где?

– Так, в одном месте. Далеко от Москвы.

– За городом? Ты в клубе? Ты там… с кем-то, да? С женщиной? – В голосе Александры Арсеньевны – легкая трещинка.

– Я один, мама.

– Я ее знаю?

– Я один.

– Никто, Марат, ты слышишь, никто никогда не будет любить тебя так, как я.

– Я в охотхозяйстве в Евпатьеве. Я пробуду здесь до завтра.

– Ты же не собирался на охоту. И потом – какая сейчас охота? Разве можно…

– Так получилось, мама. Спонтанно. Мне надо было уехать. Мне захотелось.

– Тебя очень хорошо слышно. Отличная связь, как будто ты в другой комнате.

– Я приеду к тебе, мама. Как только вернусь, я приеду.

Марат отнял телефон от уха и поднес к губам. Мама… Ей было девятнадцать, когда он родился, а отец был намного старше… Она всегда пользовалась успехом у мужчин. Когда отец умер, ей предлагали выйти замуж не раз и не два, но она не вышла из-за него, Марата… Золотистые волосы, лебединая шея, улыбка, как у Марины Влади… Мама… какие цветы ей выбрать на этот раз в «Царстве Флоры»? Что-то редкое, экзотическое? У них все есть, они…