В обычном бою стрельцы всегда использовали в качестве упора бердыш, а сейчас, на корабле, прилаживали стволы к краю фальшборта и так только вели огонь.

В ответ тотчас же затрещали выстрелы с борта галеры. Однако куда опаснее были бронзовые пушки. Надеяться на качку и на то, что благодаря ей следующие снаряды опять пройдут мимо, было нелепо. Степан, понимавший все это, давно уже бросился к штурвалу и лихорадочно выкручивал его так, чтобы судно приблизилось к вражеской галере как можно плотнее. В морском бою, да еще когда у противника превосходство в огневой мощи, рассчитывать можно было только на абордажный бой.

Штурвал крутился, руль корабля медленно двигался, приближая борт «Святой Девы» к галере, но происходило это слишком медленно. Слишком медленно для того, чтобы избежать следующего залпа.

Пушки загрохотали снова – на этот раз с обоих кораблей одновременно. Следующие минуты боя проходили в условиях полного отсутствия видимости. Белесые клубы порохового дыма оказались такими густыми, что не видно было собственной протянутой руки. Когда же налетевший порыв ветра стал разгонять дым, корабли ударились друг о друга бортами. Ударившись, тотчас же дрогнули и отскочили, но Степан своими манипуляциями со штурвалом добился своего. Теперь дело было за Василием Прончищевым – любителем рукопашных схваток.

Стоявшие наготове с баграми в руках Агафон и Фрол-балалаечник стремительно выбросили вперед деревянные древки с крючьями и зацепились за борт галеры. Путь для абордажного боя был открыт.

«Нас слишком мало, – с тоской подумал Степан. – Мы все погибнем!»

И надо же было им налететь сразу на такой серьезный корабль! Выбрать бы что-нибудь помельче для начала…

Самому Степану больше нечего было делать на капитанском мостике – он выполнил свою задачу. С саблей в руке поморский капитан спрыгнул с мостика и кинулся к своим людям. Многие из них уже лезли через борт ливонской галеры. Совсем близко, в двух шагах, мелькали оскалившиеся лица вражеских воинов и моряков. Сверкали шлемы, слышались крики на незнакомых языках.

Бросив орудия, Ипат со своим чернокожим «воспитанником» присоединились к атакующим. Выстрелов больше не было слышно, дым постепенно рассеивался, относился ветром в сторону. Оглянувшись вокруг, Степан увидел, что на палубе «Святой Девы» никого не осталось – все члены его команды уже яростно рубились на борту вражеского судна.

«Что ж, – мелькнула мысль. – Очень хорошо, пусть будет так. Теперь все пути отрезаны. Мы либо погибнем все до одного, либо победим».

Он прыгнул через фальшборт и оказался на палубе чужого корабля. Ударил саблей тотчас налетевшего на него солдата, но сабельный клинок прошел вкось, лишь оттолкнув нападавшего. Ливонец оказался невысокого роста, с бледным одутловатым лицом, заросшим редкой бороденкой. Оловянные глаза его были выпучены то ли от страха, то ли от боевой ярости. Это лицо Степан запомнил на всю жизнь, потому что в следующее мгновение он ударил снова, и сабельный удар пришелся прямо в незащищенную шею врага. Казалось, оба противника были сильно удивлены, и на мгновение замерли, не веря в саму возможность происходящего.

Для Степана это был первый убитый им человек. До этого он воевал и дрался в рукопашных схватках, но убивать ему не приходилось. Если только выпущенная им из стрелецкой пищали пуля и убила кого-то, но это ведь – совсем другое дело. Когда убиваешь пулей на расстоянии, это как бы и не совсем ты: убивает ведь пуля…

Сейчас сабельный клинок рубанул по шее ливонца и глубоко вошел в человеческую плоть. Рука Степана, державшая саблю, ощутила этот момент – сталь клинка резала тело человека. Сабля убивала, и капитан ощущал это, словно на мгновение слившись с убиваемым в один организм.