Эржи произнесла несколько фраз – с надменностью настоящей графини. Старик обернулся ко мне, отвесил такой же поясной поклон и почтительно сказал:

– Мне имя на Юро. Я сом русин. Пане ласкавы разумие такий говор?

Ах, вот оно что. Сюрпризом для меня это не стало: пройдя пол-Венгрии, я уже знал, что здесь кроме мадьяр живут еще и славяне: и словаки, и русины нескольких народностей, отличавшихся языками. Встречали они нас гораздо приветливее венгров, и договориться с ними было гораздо легче, хоть и с некоторым трудом.

Вот и сейчас, когда я с ним заговорил, понять друг друга все же можно было. Эржи прислушивалась к нашей беседе так, словно все – ну, почти все – понимала. Очень быстро что-то произнесла приказным тоном, и старик, оборвав фразу на полуслове, сообщил мне, что «ясная пани графиня розумие русинский и сама може размовлять». Вслед за тем, словно выполняя заранее полученные инструкции, поклонился нам в пояс и тихонько вышел.

– Как мне это раньше в голову не пришло! – сказала Эржи. – Теперь и говорить можем, а не на бумажке писать, как немые.

(Нельзя сказать, что разговор у нас пошел теперь так уж гладко – языки все же разные, иногда она не понимала меня, иногда я не понимал ее, приходилось переспрашивать, порой не раз, помогая себе жестами, – что нас обоих только забавляло. Но все же теперь мы могли общаться более-менее свободно. Прошло много лет, и я не держал в памяти наши разговоры дословно – да и зачем? – а потому пойду по самому легкому пути: буду пересказывать наши беседы правильным русским языком.)

– Я тебе могу еще раз поклясться на распятии – это действительно Анно Домини тысяча семьсот сорок пятый.

– Не надо, верю, – сказал я. – Но как так могло получиться? Не знаю, как ты, но я никогда не верил в колдовство…

Эржи звонко рассмеялась:

– Никакое это не колдовство. С колдовством я бы и не стала связываться как богобоязненная христианка. Тайные науки… Тайные знания… Тайные умения… Примерно так. Точнее я объяснить не могу – в ученые материи не посвящена. А тот, кто мог бы… – Ее личико на миг омрачилось. – Он погиб, не успев взяться за третью картину.

– А как же теперь быть с этими двумя? Такая дверь меж временами – штука опасная.

– Это ненадолго, – сказала Эржи. – Скоро все закроется, день-два. Останутся только картины, пейзаж и портрет. Самые обычные картины. Я надеюсь, день-два ты сумеешь удержать все в тайне? Задернешь портьеры, попробуй раздобыть ключ и запирать дверь снаружи, когда будешь уходить. У дворецкого всегда есть ключи от всех дверей… Ты еще не взял?

– Да как-то не подумал, что понадобится…

– Возьми сразу, как только вернешься. От нас к вам никто не попадет, я уже позаботилась. А вот если в твое отсутствие кто-нибудь обнаружит дверь и решит наведаться в гости, трудно и предсказать, что из этого выйдет. – Она послала мне лукавый взгляд. – В тебе-то я уверена, ты сумеешь сохранить тайну…

– Подожди, – сказал я чуточку ошеломленно. – Как же так… Два-три дня…

– Увы… – Она сделала грустную гримаску. – Есть обстоятельства, которые сильнее нас.

– Так ты что же, вернешься в портрет?

– Вот уж нет, – засмеялась Эржи. – Нет, конечно, изображение на портрете будет прежнее, но сама я остаюсь здесь. Слишком многое еще не закончено. Долго рассказывать.

Останется здесь… и погибнет от яда в бокале. Сказать ей об этом? Но я же не знаю подробностей, представления не имею, где, в каком доме, в каком именно бокале ее подстерегает отрава… Успокойся, внушал я себе, она уже умерла двести лет назад, в любом случае с ней это произойдет, если она намерена остаться здесь, в своем времени. И надо же было, чтобы это случилось именно со мной!