– По амазонкам, – запинаясь, повторила я. – Это из греческих мифов. Я думала…

Последовало короткое, но весьма неприятное молчание. А потом Ник резко встряхнул головой, повернулся и пошел прочь.

Храм богини Луны

Мирина улыбнулась, но никто не улыбнулся ей в ответ. Три дюжины жриц в белых платьях сидели за длинными столами и тихо болтали между собой, разделившись на небольшие компании. Но все разговоры тут же смолкли, как только две девушки вошли в обеденный зал.

Мирину это ничуть не удивило. По взглядам женщин она понимала, что они по-прежнему видят в ней бесцеремонную нарушительницу их покоя, которая умудрилась выйти победительницей из схватки с гигантской змеей, а уж Лилли и вовсе ничего собой не представляла. Она могла быть не только слепой, но и глухой и немой, жрицам было все равно. Не помогло делу и то, что сама верховная жрица так сурово пристыдила этих женщин; если бы она хотела сознательно возбудить в них неприязнь к новичкам, лучшего способа было не найти.

Подавив чувство разочарования, Мирина напомнила себе, что именно этот храм, именно эта женская община могли помочь им выжить в умирающем мире и вернуть Лилли зрение.

«Мама бы хотела, чтобы мы пришли сюда», – твердила себе Мирина, когда евнухи забрали у нее воинское вооружение и проводили сестер в большую баню с горячим источником. Там их передали в руки какой-то старой ведьмы, которая остригла спутанные волосы девушек, швырнула в огонь их одежду и терла их мылом и маслом до тех пор, пока кожу не начало пощипывать. Для Мирины это оказалось в особенности болезненным испытанием: женщина дергала и тянула ее за избитые руки и ноги без малейших признаков сострадания. Она как будто наслаждалась тем, как Мирина морщилась и стонала, когда она прочищала ее рану, тщательно промывая мылом и перевязывая как можно туже.

«Безопасность Лилли важнее моей свободы, – напоминала себе Мирина снова и снова. – Ради нее я могу вытерпеть и не такое».

Лилли, голая и дрожащая, пыталась спрятаться за сестру, но ее все равно вырядили в платье из жесткой колючей ткани и надели на голову маленькую остроконечную шапочку – атрибуты служительниц богини Луны.

– Как ты чудесно выглядишь! – сказала Мирина, привлекая к себе сестру и обнимая ее. – Никогда в жизни я не видела тебя такой чистой!

– Я бы предпочла остаться перепачканной в навозе, – пробормотала Лилли, сердито протирая глаза кулаками. – И бродить с тобой по пустыне в поисках добычи.

Но обе они прекрасно понимали, что об охоте Лилли теперь могла забыть. Даже до начала лихорадки, когда она еще прекрасно видела обоими глазами, Лилли всегда предпочитала покой деревни погоне за добычей. Да, Мирина научила ее охотиться, но Лилли куда больше нравились другие занятия, всегда казавшиеся Мирине ужасно скучными: Лилли с удовольствием сеяла семена, ухаживала за ростками, кормила кур… Бесконечное однообразие повседневных дел, требовавшее такого терпения, какого никогда не было у Мирины.

Их мать всегда говорила, что три ее дочери унаследовали свои умения от своих отцов.

– Тебе, – сказала как-то их мать, кивая на самую старшую из сестер, Лану, когда они сидели у огня, шелуша бобы, – достался дар рассказывать разные истории. И то, что заставляет наивную девушку совершать разные поступки… ну, нарушать правила. – Она слегка поморщилась от воспоминания о своей первой любви; она всегда наотрез отказывалась называть этого мужчину по имени, но он явно жил в большом городе у моря. – А ты, – она повернулась к Мирине, своей средней дочери, – ты радуешься любой опасности и, поверь мне на слово, останешься такой до конца своих дней.